Единственное, о чём бы он попросил, сказал он тихо, так тихо, что его голос таял, как музыкальный аккорд, доносящийся из-за закрытых дверей концертного зала, единственное, о чём бы он попросил, — это уделить ему тридцать три и одну треть процента от карточного выигрыша за выходные. Если я проиграю, платить ничего не надо.
Его слова прозвучали так тихо, слитно и неожиданно, что я не успел удивиться.
— Скажите, Джелкс, здесь принято помногу играть в карты?
— Да, сэр, помногу.
— А тридцать три с третью процента не многовато?
— Не думаю, сэр.
— Я вам отдам десять процентов.
— Нет, сэр, на это я никак не могу согласиться.
С терпеливо сдвинутыми бровями он изучал у себя ногти на левой руке.
— Пятнадцать. Идёт?
— Тридцать три и одна треть, сэр. Это нормальная ставка. В конце концов, я даже не знаю, хороший ли вы игрок, сэр, и, не переходя на личности, я, стало быть, седлаю для себя лошадь, ни разу не видав, как она скачет.
Вы скажете, разумеется, что нечего мне было, прежде всего, вступать в пререкания с дворецким, и будете абсолютно правы. Но, числя себя либералом, я всегда стараюсь наладить контакт с прислугой. Кроме того, чем больше я думал, тем больше приходил к выводу, что отвергнуть его предложение было бы неспортивно.
— Договорились, Джелкс. Будь по-вашему.
— Благодарю вас, сэр.
Он двинулся, пятясь боком, по-крабьи, к выходу и снова остановился у двери, взявшись за ручку.
— Могу ли я дать вам один совет, сэр, — вы позволите?
— Да?
— Дело в том, что её светлости свойственно переоценивать свои шансы.
Вот это было уж слишком. Я уронил на пол второй носок. Одно дело заключить с дворецким азартное соглашение про чаевые, от которого никому ни жарко ни холодно, но, когда он втягивает вас в заговор против хозяйки дома, это уже не лезет ни в какие ворота.
— Хорошо, вы свободны, Джелкс.
— Не обижайтесь, сэр. Всё, что я имел в виду, — это что вы будете играть против её светлости. Она всегда берёт в партнёры майора Хэддока.
— Майора Хэддока? Вы говорите про майора Джека Хэддока?
— Да, сэр.
Когда он говорил про майора Хэддока, у его носа появлялись презрительные складки. С леди Тертон обстояло ещё хуже. Слова «её светлость» он произносил внешними краями губ, как будто сосал лимон, а в голосе слышались непочтительные модуляции.
— Я должен откланяться, сэр. Её светлость спустится ровно в семь, так же как майор Хэддок и остальные гости.
Он испарился, оставив после себя в воздухе липкий сырой туман.
В начале восьмого я вошёл в гостиную, и ослепительная леди Тертон встала, чтобы приветствовать меня.