— Когда Бомонт сажал тисы для шахматной доски, он знал, что раньше чем через сто лет от них будет мало проку. Мы не обладаем таким запасом терпения, планируя что-либо, как по-вашему?
— Нет, — сказал я. — Не обладаем.
Чёрный предмет в руке мужчины оказался фотоаппаратом. Он отступил назад и фотографировал женщину рядом со статуей. Она принимала разные позы, все нарочито комичные. Раз она обхватила обеими руками торчащий отросток и прижалась к нему щекой, потом вскарабкалась и села верхом на статую, зажав в кулаке воображаемые поводья. Высокая стена деревьев заслоняла их от дома, да и от любой точки парка, кроме того холма, на котором мы находились. Они имели все основания полагать, что их никто не видит, и, если бы они и взглянули на нас, смотреть бы им пришлось против солнца. Они бы не различили две неподвижные фигурки на скамье у пруда.
— Люблю эти тисы, — сказал сэр Бэзил. — Они такого необычного цвета, глаз на них отдыхает. А летом, когда вокруг всё сверкает, они разделяют поле сплошного блеска, и тогда легче смотреть. Заметили, как переходят на листьях один в другой оттенки зелёного?
— Да, очень красиво.
Мужчина объяснял что-то женщине, показывая на статую. Оба смеялись, закидывая головы назад. Следуя указанию мужчины, женщина обошла вокруг деревянной скульптуры, пригнулась и просунула голову в одно из отверстий. Статуя была размером с небольшую лошадку, только поплоще. Я видел обе стороны, слева женское туловище, справа торчащую голову. На пляжах часто устанавливают такие аттракционы, просовываешь голову сквозь дырку в щите и фотографируешься в виде толстой старухи. Мужчина нацелил объектив.
— Ещё одно насчёт тисов, — продолжал сэр Бэзил. — В начале лета, когда идут молодые побеги…
Он оборвал себя, выпрямился и наклонился чуть-чуть вперёд. Всё его тело напряглось.
— Идут молодые побеги, что же тогда? — спросил я.
Мужчина сделал снимок, но женщина не вынимала голову из отверстия. Он заложил руки с фотоаппаратом за спину, и подошёл к ней. Он наклонился вплотную к её лицу и, похоже, несколько раз поцеловал её. В солнечном безмолвии сада как будто послышался отдалённый женский смех.
— Пойдём домой? — спросил я.
— Домой?
— Да, выпьем по коктейлю перед едой.
— Коктейль? Да, возьмём по коктейлю.
Но он не двигался. Он неподвижно сидел, унесясь за тысячу миль от меня, и вглядывался в далёкие фигуры. Я тоже глядел на них. Отвернуться было выше моих сил. Там словно разворачивалась опасная балетная миниатюра, в которой были известны музыка и танцоры, в то время как сюжет, хореография и развитие действия оставались неведомы, и, чтобы понять, требовалось смотреть не отрываясь.