- Когда убежали?
- Еще позавчера.
- Драбница не удрал?
- Дома он...
Ждать ночи нет смысла. Солнце садится за лесом. Косые лучи отражаются в стеклах окон зловещими огоньками. В лесу слышатся команды. Наступление на Чапличи начинается таким же порядком, как прошлой осенью на Гороховичи.
Выстрелов в селе не слышно. Полицаи молчат, затаились. Партизанские цепи спокойно подходят к селу.
Возле школы необычная картина. Уже сгущаются сумерки, очертания строений, заборов, деревьев расплываются, расползаются. Во дворах, на майдане слышны партизанские голоса. Вокруг школы - от ветряка до улицы залегли партизаны, нацелив в окна и двери дула винтовок. В окнах темно. На школьном дворе никакого движения.
Наконец наружная дверь распахивается, по низкому крыльцу во двор, как горох, сыплются темные фигуры. Они не разбегаются - строятся в шеренгу.
Во двор заявляется Вакуленка. Навстречу ему, отделившись от шеренги, бежит маленькая фигурка, в двух шагах неподвижно застывает, задыхающимся голосом докладывает:
- Товарищ Вакуленка, чаплицкая полиция построена. Пять гадов удрали. Но мы их найдем.
Вакуленка молча проходит вдоль шеренги. Наконец его зычный бас раскатывается по двору:
- Что, сукины дети, довоевались? Пьяницы проклятые, разбойники, торбохваты! Полизали немцам задницу. Вот сейчас поставлю пулемет и всех на капусту!..
Затаенное, унылое молчание.
Вакуленка берет нотой пониже:
- Черт с вами. Советская власть придет и разберется, кто как напаскудил. Я не судья и не прокурор. Свое слово сдержу. Вы теперь, гады ползучие, кровью должны искупать грехи...
В школьных окнах поблескивает свет, бывших полицаев по одному вызывают к командирам. Разговор не очень долгий - к полночи кончается. У полицаев даже винтовок не отбирают. Тут - политика. В Семеновичах, Малой Рудне гарнизоны еще держатся, и от того, как поступят партизаны со здешними полицаями, кое-что зависит...
IV
Батьковичский отряд, оставленный в засаде, вошел в Чапличи под утро.
Агроном Драгун, политрук третьей роты, сразу направился к сестре. Тут, в Чапличах, он родился и вырос.
У сестры вид неважный: в семье младшая, а в волосах - паутинки седины, пригожее лицо осунулось, синие глаза как бы выцвели. Однако Алена не теряет бодрости и, может, благодаря этому живет на свете. Жить не сладко: муж погнал на восток колхозное стадо и как в воду канул. На ней трое детей, старшему мальчику десятый год, коня нет.
О полицаях, перешедших к партизанам, Алена высказывается презрительно:
- Лодыри. Не работая, хотели сладко пить и есть. Они и у вас будут торбохватами, попомнишь мое слово. Поджали хвосты, бо нема другого выхода.