Соседний эшелон трогается. Птах осторожно надвигает на себя такой же, в каком лежит, желоб, оставляя небольшую щель для притока воздуха. Переворачивается на другой бок. Тело от долгого лежания одеревенело. Если бы пришлось бежать, то он, наверное, и шагу не сделал бы. Ноги как резиновые.
Откуда-то сбоку доносится металлический лязг, пронзительно звенит циркулярка. Пыхая паром, проносится маневровый паровоз. Ловя звуки чугунки, станции, Птах с нетерпением ждет, когда вдоль эшелона пойдут осмотрщики вагонов. После них состав долго не задерживается.
Наконец отчетливо слышен стук молотков по колесам и осям. Птах даже разбирает отдельные слова, которыми перебрасываются поляки-осмотрщики.
Еще через полчаса - далекий, в голове эшелона, гудок, рывок паровоза, скрежет тормозов, грохот колес, который, нарастая, переходит в равномерное тахканье.
Птах сдвигает с себя желоб. Лицо приятно обвевает легкий холодок. Ветер несет с собой мелкие пылинки сожженного угля, что вылетают вместе с дымом из паровозной трубы. Немецкие паровозы все такие, коптят страшно.
Птаха охватывает возбуждение. Польша не бесконечна. Может, даже сегодня он услышит родную речь. Тогда он - на родине и знает, что делать. Его не пугает, что эшелон переедет границу где-нибудь на Украине, откуда до родного местечка - длинная дорога. На своей земле он на карачках доползет до дома. Лишь бы скорее, лишь бы скорее...
Птах проваливается в сон, тяжелый, тревожный. Одно лагерное зрелище сменяется другим. Птах видит себя в темном подземелье шахты, штейгер Биркнер шепчет на ухо, что в его матраце найдены сухари. Надо бежать, а бежать он не может - нет Змитра. Птах хочет крикнуть, позвать Змитра, но голос пропал. Из горла вырывается бессильное сипение.
На короткий миг Степан просыпается, старается отогнать навязчивую бредь, но она вновь возвращается то видом серого майдана, на котором проводится поверка, то ощущением беспомощности, которое до боли сдавливает грудь, потому что он вдруг видит себя в тесной клети, зависшей между ярусами шахты...
Так продолжается весь день. Покачивание полувагона уколыхивает изнуренное тело, встревоженное сознание ищет покоя в сне, но полного забытья сон не приносит. Ежеминутные воспоминания о лагере, шахте, неволе, которые возникают сами собой, держат Птаха как в клещах. Ощущения мучительны - обессиливают. Птах никогда не думал, что таким трудным будет побег. Первый и второй день езды в противном корыте, которое напоминает гроб, он еще выдерживал, но больше нет сил.
В лагере рядом был Змитро, Томаш, другие люди, тут он один. Целую неделю один, если учесть и сидение в затхлой баньке, под носом у немцев...