- Тебя, Трофимыч, узнала, - молодо, игриво говорит хозяйка. - А второй кто?
- И меня знаешь. В Лозовице на вечерках гуляли.
- Не Евтушик ли Панас?
- Собственной персоной. Генерал от инфантерии, это значит - ходим пешком. Дозволь обогреться. Волки, чтоб их немочь взяла, рыскают по полю. У вас ничего не стянули?
Маланья всплеснула руками:
- Волки? Федорова собака пропала. Как раз вчера ночью. Думали, сбежала.
- Я гляжу, молчат ваши собаки, - Евтушик находит лавку, садится. - Ни одна не брехнула. Думал, не чуют - ветер с другой стороны. А они хвосты поджали, волков боятся.
Маланья в накинутой на голые плечи жакетке тем временем шарит в печи кочергой, выгребает уголек. Долго дует, приложив к нему щепку, и вот уже замигал в хате трепетный язычок коптилки, осзещая обшарпанную печь, темноватые, с рыжими подтеками стены, тонконогий, ничем не застланный стол в углу. Ни табуреток, ни стульев нет. Возле стола стоит чурбачок, а вместо стульев - две широкие лавки, которые тянутся вдоль стен. Убогая обстановка, как, пожалуй, в каждой крестьянской хате.
- Окна занавешу. - Маланья берет с кровати дерюжку. - А то завтра пойдет молва. Как в колокола будут бить.
Анкудович, прислонившись к печи, греет спину.
- Нехай говорят. Зона тут партизанская.
- К одинокой бабе всякая сплетня пристает. Мылом не отмоешься. Если б хоть вы днем зашли. А то ночью, как полюбовники.
Евтушик подмигивает хозяйке:
- А чем плохие любовники? Хлопцы как на подбор. Выбирай, Маланья.
- Я уже давно выбрала. Вон на печи гречаники. Только где их батька?
С печи свесились две чернявые, как и у матери, головки. Дети проснулись, с интересом поглядывают на чужих мужчин.
- Ничего не слышно про Андрея? - спрашивает Анкудович.
- Ничего. Может, голову сложил или где в плену. Я ж тебе, Трофимович, уже говорила, кажется. В прошлом году вернулся Базылев Алексей из Буйков. Удрал из Бобруйска, из лагеря. Вместе с моим ходили на призыв. Бегала к нему. Ничего про Андрея не знает. Говорит, их разлучили еще в Брянске, когда на фронт отправляли.
Евтушик, скрутив цигарку, прикуривает от коптилки. Сидит, расставив ноги, с удовольствием попыхивает едким дымом.
- На фронте твой Андрей. Знаешь, Маланья, как дают теперь немцам прикурить? Гонят во все лопатки. Аж лес шумит. Если будут так гнать, то, гляди, к лету твой Андрей дома будет. Еще кого-нибудь из нас за грудки возьмет. Я, скажет, воевал, а вы, черти полосатые, что делали? Чужим бабам чулки подвязывали?
- В Сталинграде окружена немецкая армия, - подтверждает Анкудович. Триста тысяч человек.