Этим утром Андромаха, как всегда, прямодушная до детской простоты, сама спросила у него:
— Ты не приходишь потому, что еще слаб после болезни, или я что-то не так делаю? Я слышу твои шаги каждый вечер, но ты не входишь…
Он хотел рассердиться и понял, что это будет еще глупее.
— Я боюсь, что тогда ты возненавидишь меня, — так же просто ответил он. — Ведь любишь ты все равно не меня. И я это вижу.
Андромаха вспыхнула, побледнела, потом вдруг стала очень серьезна, взяла его за обе руки и, глядя снизу вверх ему в глаза, заговорила:
— Неоптолем, милый, я не могу и не хочу тебе лгать. И я не лгала тебе ни разу. Я не лгала, когда сказала, что я тебя люблю. Я полюбила тебя, потому что ты мне близок, потому что ты меня спас, потому что помог справиться с болью, потому что ты — сын Ахилла, которого мы с Гектором любили больше всех на свете, если не считать нашего сына, потому, наконец, что ты так похож на них обоих и потому, что сам по себе так прекрасен! Но это — другая любовь, Гектора я не так люблю… Видишь, я говорю правду — я его не разлюбила, полюбив тебя! Но он умер.
— А если бы он был жив? — вдруг резко спросил юноша, испугавшись своих слов и отчаянно желая, чтобы она промолчала в ответ.
Но она ответила:
— Ведь его же нет. Я видела, как он погиб, хотя, скажу правду до сих пор в это не верю. Но, так или иначе, к чему говорить, «если», когда это не имеет смысла? Ты — мой муж, и я жду тебя!
Юноша глубоко вздохнул.
— Ладно. Я думаю справиться с этим… Надеюсь. Во всяком случае, я счастлив от того, что ты так честна со мной, Андромаха!
Она положила свою маленькую ладонь на его локоть и улыбнулась.
— Прикажи запрячь колесницу. Поедем к морю. Хорошо?
И вот теперь они стояли над кромкой обрыва, взявшись за руки, и смотрели на море.
— Спустимся? — молодая женщина вопросительно посмотрела на мужа. — Я хочу искупаться.
Неоптолем удивился.
— Вода может быть холодной. Осень на исходе, и уже были шторма.
— Но дни стоят теплые, — возразила Андромаха. — И море дольше держит тепло, чем воздух. Я еще ни разу не купалась в здешнем море… Ну можно, Неоптолем?
Он пожал плечами.
— Пошли!
Головокружительно крутая тропинка начиналась неподалеку от того места, где юный царь остановил колесницу и привязал коней. Спуск шел по глыбам и уступам, наискосок пересекая гладкую желтизну обрыва. В иных местах ширина тропы была чуть больше человеческой ступни.
Посередине спуска Андромаха вдруг спохватилась.
— Ой, Неоптолем! Ты ведь еще только-только поправился, а здесь так тяжело идти… Тебе не станет плохо?
— Что за ерунда! — он было возмутился, но тут же расхохотался. — Это называется — вспомнила! Обратно полезем? Так это еще тяжелее.