— Тарк пришел! — крикнул в восторге Астианакс и протянул руки к собаке.
— Что это за псина? — заорал один из караульных, перевешиваясь через борт и свободной рукой стягивая с плеча лук. — Откуда она, и зачем она нам на корабле? Эй, воины! Это собака троянки… Пристрелить?
— Не смей! — крикнула Андромаха, вдруг обретая твердость голоса и вытягивая вперед руку. — Это — собака Ахилла. Если Неоптолем узнает, что вы хотели убить ее, он не простит вам…
— Да? — воин растерялся. — Собака Ахилла? Откуда ты знаешь, женщина?
— Я видела его с нею, — голос пленницы зазвенел. — Он говорил мне об этой собаке. Не трогайте ее, и она никого не тронет.
— А, пускай Неоптолем решает! — донесся снизу голос другого караульного. — Нам-то что? Пес ничего плохого не делает.
Голова воина еще поторчала над бортом корабля и исчезла. Тарк понюхал воздух, недовольно зарычал и лег у ног Андромахи. Астианакс вырвался из рук матери и, скатившись с ее колен, обнял пса и зарылся личиком в густой золотистый мех. Всего несколько дней прожил Тарк во дворце Приама, но за это время сын Гектора успел полюбить его.
И тут Андромаха поняла, что, наконец, может заплакать. Не навзрыд, как обычно плачут женщины в великом горе. Ее плач был похож на все усиливавшуюся внутреннюю дрожь, разрывающую душу, извергающую из глаз слезы, жгучие, как сама ее боль, ничего не облегчающие, лишь дающие выход отчаянию.
Она плакала, вся содрогаясь, почти беззвучно, не закрывая лица, не опуская головы. А у ее ног трехлетний малыш, смеясь, возился с гигантским псом и теребил его густой мех. И это было все, что осталось от мира, в котором она жила, от всего, что она любила…
* * *
Наступил март, как-то очень быстро в этом году начались оттепели, а ночами вновь приударял морозец, и улочка, что вела от укатанной шоссейки к дому профессора Каверина, из твердо утрамбованной сахарно-белой дорожки превратилась в шероховатый каток, местами грозивший проломиться. Аннушка неосторожно поставила ногу на вроде бы надежный лед и ойкнула, по щиколотку уйдя в студеную ледовую крошку.
— Вот разиня! — шедший впереди Миша обернулся к жене и подхватил ее под локоть. — Ну что? И в сапог попало?
— Попало, а ты как думал! — отозвалась расстроенная Анюта. — И ведь новые сапожки…
— Вот-вот! Зачем же за город на каблуках? Ладно, положим у камина — быстро высохнут.
Они торопились к профессору, потому что в прошлый раз ему пришлось прервать чтение пока что наполовину переведенной второй книги романа на самом интересном месте. Но вовсе не потому, что Каверин устал. Просто Вера, с которой они в очередной раз оставили малышей, позвонила уже в двенадцатом часу вечера и сообщила, что у маленькой Нинки поднялась температура, она капризничает, а по сей причине готовы поднять рев и Сашка и Алешкой. Лишнее говорить, что Миша с Аней бегом кинулись на последнюю электричку. Правда, в итоге все обошлось: температура была небольшая и к утру прошла, а «мужской состав» близнецов к приезду папы и мамы уже мирно сопел носами.