Зина молча слушала его, прижималась к нему, и Оле с удивлением ощущал ее растущий, необычно твердый живот.
Оле оставался в зверобойной бригаде. Ближе к осени возобновился ход моржей, и надо было вставать рано, задолго до рассвета. Во рту было горько, но голова оставалась ясной, и Оле не понимал тех, кто жаловался на головную боль наутро после выпивки.
Зина наскоро готовила завтрак, и Оле так не хотелось уходить из теплого домика в холод осеннего утра.
Шагая к берегу, чувствуя лицом холод и сырость морского ветра, Оле долго помнил теплое, нежное тело жены.
Он стыдился этих мыслей и старался их отогнать, занимая себя работой. Он помогал мотористу отнести «Вихрь» из балка в вельбот, надувал пахнущие прогорклым тюленьим жиром пыхпыхи, укладывал весла, проверял оружие…
Когда вельбот вырывался на морской простор, Оле уже был и физически и умственно занят другим — он был на охоте.
Моржа промышляли невдалеке от древнего моржового лежбища у длинной галечной косы. Сама коса оставалась заповедным местом, и убивать зверя на нем категорически запрещалось.
Возвращались уже на исходе дня, когда темнота медленно окутывала море, надвигалась на плывущий вельбот со стороны мрачных береговых скал.
И чем ближе вельбот подходил к берегу, тем чаще мысли обращались к дому, к маленькой теплой комнатке, к кухне с большой, всегда горячей плитой. На плите — чайник, кастрюля с супом. Конечно, и в вельботе есть чай, но тот, домашний, приготовленный руками жены, был необыкновенно вкусен.
Село с россыпью домов показалось издали. Ярко светились школьные окна, и Оле с удивлением думал, как теперь трудно представить себя школьником. И хотя после выпускных экзаменов не прошло и трех лет, казалось, что школа закончена давным-давно. Теперь Николай Оле — как эта было написано в его новенькой трудовой книжке — рабочий совхоза.
Незаметно повелось так, что, приходя с берега, Оле получал из рук Зины рюмку водки.
— Чтобы согреться, — говорила она.
Оле воспринимал это как должное. Это было приятно. Выпивал, и тепло разливалось по всему телу, разгоняя усталость, заботы, даже неприятные мысли. Оле медленно снимал с себя охотничью одежду, с наслаждением мылся, переодевался в чистое и садился за стол. Здесь ему подавалась вторая рюмка. И даже если не было гостей, Оле частенько ложился в постель навеселе. Сама Зина не пила: она была под наблюдением врача. Еще на первой беседе доктор напугал ее, сказал, что человек становится алкоголиком еще в утробе матери и может появиться на свет уродом и умственно отсталым. Зине очень хотелось родить здорового, крепкого мальчика, и она аккуратно выполняла врачебные указания. Только на свадьбе она выпила полбокала шампанского.