Нанок ступил на галечный берег, не очень чистый, в пятнах мазута. Невдалеке, облепленный большими жирными мухами, лежал красный ободранный китовый скелет. Возле него прыгали толстые чайки, клевали полузасохшее мясо. Ленивые, сытые собаки, растянувшись на гальке, равнодушно смотрели на чаек, на людей, собиравшихся на берегу в ожидании приближающихся вельботов.
Старик протянул Наноку бинокль. Окуляры приблизили суда, но напрасно Нанок старался разглядеть на вельботах своего отца.
Он должен сидеть на корме, править, но все три вельбота шли в кильватере, и охотники мешались, загораживали друг друга.
— Можно мне? — попросила Марина. Старик молча кивнул, разрешая ей взять бинокль.
— Я знаю, кто ты, — степенно произнес старик, разглядывая в упор Нанока. — Ты сын Анахтыкака, нынче ученый, собирающий древности. Приходи ко мне, я тебе подарю трубку, которую сам смастерил в молодости из винчестерного патрона.
— Хорошо, приду, — обещал Нанок.
— Если тебе нужно, могу сказку рассказать, — продолжает старик. — Тут ученый из Ленинграда приезжал. Деньги за сказки платил, писал на магнитофон. А с тебя я ничего не возьму, даром буду рассказывать.
— Сказки не собираю.
— Зря, — заметил старик. — Сейчас все приезжие ученые просят древние сказания.
— Меня интересуют старые вещи.
— Вещи — это тоже хорошо, — заметил старик и взял бинокль у Марины.
Вельботы уже приблизились настолько, что Нанок легко узнал отца. Он сидел на кормовом возвышении, сжимая под мышкой румпель. В зубах у него дымилась трубка. На голову отца наброшен капюшон непромокаемой камлейки из медицинской клеенки. На лице его можно было даже разглядеть полоску черных усов. Интересно, видит ли он в толпе встречающих сына?
— Три моржа, — произнес старик. — На каждый вельбот по моржу. Это хорошо.
Марина заблестевшими от возбуждения глазами смотрела на приближающиеся суда. Она была настоящей эскимосской женщиной, для которой возвращение охотников — всегда волнующее зрелище, особенно когда они идут с богатой добычей, означающей тепло, сытость, благополучие и хорошее настроение в нынлю. А может, там, в вельботе, кто-то из ее близких? Потому она так и смотрит? Девичье лицо в лучах низкого солнца словно светилось изнутри, и в самой глубине темных глаз зажглись огоньки. В эти минуты Нанок откровенно любовался Мариной и так пристально смотрел на нее, что она, почувствовав его взгляд, быстро вскинула глаза на него и отвернулась.
Наноку стало досадно, словно его застали за подглядыванием недозволенного. Он потоптался на месте, придвинулся ближе к Марине и тихо сказал: