Еще может перемениться ветер и пригнать льдину к берегу.
А пока — надо терпеливо ждать и всеми силами поддерживать в себе жизнь, чтобы предстать перед глазами Тин-Тин не жалкой жертвой, а победителем!
Гойгой вернулся к добыче, подтащил тушу лахтака и нерпы к середине льдины, к тому месту, которое показалось ему прочным. Исследовал остаток ненадежной тверди, измерив ее шагами вдоль и поперек, и понемногу успокоился. Льдина была невелика, но прочна. Это не обломок только образовавшегося в этом году молодого льда, а старого пака, который дрейфует из года в год, следуя ветрам и течениям полярного моря.
Правда, ветер усиливался и холодные волны раскачивали льдину, словно кожаную лодку.
Гойгой освежевал туши нерпы и лахтака, снял с них шкуры вместе со слоем жира и устроил из них подобие ложа. Это, конечно, не мягкая оленья шкура, но сквозь жир морского зверя уже не проникнет ледовая стужа. Еды надолго хватит, воду можно добывать на этой же льдине — торосы на ней давно обветрились и потеряли почти всю морскую соль… Остается терпеливо ждать.
Хотя солнце в это время года и ненадолго опускалось за горизонт, но по времени уже была пора сна — Гойгой чувствовал это по неимоверной усталости, по сухому жжению в глазах.
Он уселся на растянутые на льду шкуры и смежил веки.
Сначала ярко, словно наяву, перед закрытыми глазами возникло лицо Тин-Тин, подняв со дна успокоенной было души воспоминания. До острой боли в груди Гойгой пытался удержать ее образ, но он исчезал, скрываясь в хаосе нагромождающихся друг на друга мыслей…
Что там, в стойбище? Что подумали братья, не дождавшись его возвращения? Исполнили ли они священный обряд перед богами?
Потом вдруг мысли обратились к прошлому, к рассказам, в которых говорилось о попавших в беду охотниках… В этих повествованиях было мало веселого. Тот, кто избегал гибели и возвращался в стойбище после долгих и тяжелых приключений, обычно не склонен был распространяться о своих переживаниях. Самые подробные и красочные рассказы были о тех, кто никогда не возвращался, кто навеки остался в пучине морской или замерз в пургу.
Гойгою довелось не раз слышать о том, что, согласно древнему обычаю, если охотники оказывались в воде во время байдаркой охоты, старейший и самый опытный умерщвлял тех, кто еще мог держаться на воде, чтобы избавить их от дальнейших мучений.
Но чаще всего рассказывалось о тех, кого унесло на льдине.
Они плыли долго в открытом море, испытывая лишения и голод, истощаясь от холода и страданий. Иные попадали прямо в иной мир, возносясь сквозь облака в окрестности полярного сияния, в обиталище умерших. Другие высаживались на неведомые земли, где царило вечное тепло, где море никогда не замерзало и ласково плескалось у берегов. Высадившийся на сушу морской охотник долго блуждал по заросшему высоченной травой берегу, среди неведомых растений и деревьев, убегая от преследовавших его диких зверей, пока не натыкался на людей. Но язык чужеземцев был иной, и они не понимали невольного пришельца. Бывало, что они убивали его, а иногда обращали его в бессловесного раба, селя его рядом с собаками.