Вот следы зверей. Они ведут к дремлющим под снежным одеялом, умолкнувшим речкам, к тихим холмам, уходящим за розовым гаснущим лучом зимнего солнца. Вот пробежал заяц, просеменила лиса, песец украдкой прокрался за леммингом… А вот прошел какой-то неведомый зверь. Рисунок следов будто человеческий, но отпечатки какие-то странные…
Невольный страх захолодил укрытое меховым кэркэром тело, и Тин-Тин повернула к стойбищу.
15
Решимость умереть привела Гойгоя к крутому обрыву над замерзающим морем. Цепляясь за окаменевшие от мороза кочки, Гойгой карабкался на самый верх, чтобы оттуда ринуться на острые обломки льда под черными скалами.
С того мгновения, как он убедился в своем превращении, желание увидеть Тин-Тин и родное стойбище сменилось неукротимой решимостью навсегда уйти из жизни. И речи не могло быть, чтобы в таком виде явиться перед людьми. Люди всегда убивали тэрыкы, если им доводилось выследить оборотня. Так, во всяком случае, говорилось в сказаниях.
Поднимаясь над морем, Гойгой с горестным удивлением ощущал странную раздвоенность своего нового состояния. В обличье покрытого короткой шерстью существа как бы одновременно сосуществовали двое, и если один решил непременно умереть, то другой всячески этому противился. Так, он осторожно шел по краю обрыва, как бы страшась ненароком сорваться вниз, в ослеплении горем сохраняя удивительную ясность мышления, сообразительность и целесообразность поступков.
Отсюда, с высоты, хорошо виднелось стойбище. Две яранги стояли на длинной Галечной косе, уже сравнявшейся снегом с покрытым льдом морем и замерзшей лагуной. Там теплилась ставшая чужой жизнь, возвращение в которую было отрезано навсегда. Из вершин яранг поднимались дымы, иногда в наступающих сумерках сверкал огонь. В тиши вечера до обостренного слуха Гойгоя доносились голоса и лай собак.
От этого, как и от всего видимого и окружающего мира, придется уйти навсегда. Теперь нет никакого смысла в том, чтобы оставаться здесь, ибо тэрыкы не имеют места в живой жизни. В огромном пространстве не найтись уголку для оборотня, несчастного существа, отверженного! Находит свое убежище и полярная мышь, если ей удается спастись от песца, и волк, и ворона, и заяц, бурый и белый медведи…
А для тэрыкы — нет места. Для всего, что живет и существует на земле, — он чужой.
Как горько и печально навсегда уходить от этого света, от этого яркого простора, входящего в твое сознание и поднимающего тебя над землей.
И все же надо уходить!
Гойгой глянул вниз, и голова слегка закружилась от высоты. Неужто у него не хватит сил преодолеть эти два шага до края обрыва и кинуть свое обросшее шерстью тело на острые льдины? Ему, одолевшему морские течения, голод и сумасшедшее одиночество?