В заоблачных высотах,
В пространствах воздуха и света,
Мы выстроим ярангу счастья и любви.
Вместо чадящего жирника — вечное солнце,
Одеялом тебе — нежное облако,
Вместо сомнений и раздумий —
Свет вечных и незыблемых истин.
Ворон-юноша кружил вокруг девушки, касаясь черным крылом нежного плеча, а она отбегала в сторону и отвечала песней-танцем:
Счастье и любовь — не в заоблачных высотах,
А на нашей земле.
Радость — не в сытом желудке,
А, в упорной борьбе за жизнь,
За истину, которая вечно ускользает…
Слова песни были необычными и звучали немного странно. Но Нутетеин настаивал, чтобы их произносили внятно и чтобы движения танца точно соответствовали смыслу.
Зина, прикрыв глаза, движениями рук должна была выразить все, что ее переполняло.
И пусть моя песня-танец,
Одолев холодные волны,
Достигнет одинокого каяка,
В котором плывет мой любимый…
Нет, она не представляла Нанока плывущим на каяке. В эту минуту она даже и не думала о нем. Она только чувствовала, как все ее тело словно стало танцем и музыкой.
После репетиции Зина и Нутетеин вместе шли домой. Они жили в одном доме, недавно построенном в новой части Анадыря, на вершине горы.
С лимана дул холодный ветер, отрывая дым от высокой трубы электростанции.
— Ты, Зина, сегодня очень хорошо танцевала, — задумчиво сказал Нутетеин. — Я вот смотрел на тебя и думал: надо, пока есть силы, показать людям могущество жизни, которая удержала нас на этой земле…
Нутетеин некоторое время помолчал, потом продолжал:
— Я хочу сочинить такой танец, в котором люди увидели бы нашу жизнь от начала до сегодняшнего дня. Сомневался, получится ли. А сегодня, когда смотрел, как ты танцуешь, уверился — получится…
10
Утром в комнату постучалась Лиза Ван, заведующая сельским клубом, и пригласила Нанока:
— То, что вы сейчас увидите, у нас каждое воскресенье стихийно происходит, — объясняла она по дороге.
Тихо приоткрыв дверь, вошли в зал.
Свесив ноги со сцены, три человека — среди них одна женщина — вдохновенно били в бубны, пели, а перед ними две маленькие девчушки исполняли старинный эскимосский вольный танец. С чуть прикрытыми глазами, грациозно изгибаясь, они двигались в такт музыке. Нанок посмотрел на них и вдруг вспомнил, как танцевала в старом Наукане его мама.
Ну что такого особенного в этом, быть может, однообразном ритме, отбиваемом бубнами, в этих глухих, хрипловатых голосах, остуженных соленым морским ветром? И что-то все-таки есть, проникающее в самые глубины сокровенного в человеке, трогающее нежные струны, сообщающееся с сердцем и с разумом, с тем, чем чувствуют прекрасное, глубокое, рождающее сочувствие к людям, доброту к живому, к облакам, к бескрайнему пространству льда и снега, к тундровым цветам, к девичьей застенчивости.