Иногда они сходились втроем — Атык, Мылыгрок и науканский эскимос Нутетеин. Люди приплывали в Уэлен из самых отдаленных селений Ирвытгыра: из Наукана, Инчоуна, Нэтена, Пинакуля, Кытрына, Янраная и даже Уныина и Авана. Из тундры приходили кочевые люди. Они оставляли свои стада за лагуной и кружным путем притаскивали свои легкие нарты по мокрой тундре.
Ветер тихо звенел в туго натянутой коже бубнов. Атык чувствовал необыкновенный подъем. Перед песенно-танцевальным торжеством он иногда не ел сутками. Тогда тело становилось легким, упругим, послушным мысли.
Всех песен и танцев, которые сочинил Атык, не перечесть. Тогда не было магнитофонов. И все же некоторые он хорошо помнил. Танец Челюскинцев, который исполнял вместе с Кымыиргыном. Это был вдохновенный танец. И Танец Победы, который он танцевал на Священных камнях вместе с Мылыгроком, в последний раз приехавшим на советский берег Ирвытгыра. Потом началась холодная война, путешествия через Ирвытгыр прекратились…
В конце пятидесятых годов приехал русский из Москвы и сказал, что он — поэт. Это было его основное, главное дело в жизни. Он больше ничего не делал, только писал стихи. Атык познакомился с ним и стал заходить к нему в школьный домик, где поместился приезжий.
Он был очень любопытен Атыку. Не потому, что некоторые русские тоже называли Атыка поэтом. Дело было в другом. В чувстве какого-то подсознательного родства, тайных струн, которые вдруг протянулись и напряглись между ними.
Атык не так хорошо знал русский язык, но понимал и ценил хорошо и красиво сказанное слово. Быть может, в этом было что-то особенное; в том, что Атык иной раз даже не различал отдельных слов в потоке речевой музыки, в отзвуках смысла в интонации, в глубинном значении, которое отражалось в настроении читающего стихи поэта. Кто-то сказал поэту, что Атык исполняет Танец Кита. И поэт очень заинтересовался этим и попросил показать. И тогда Атык засомневался: у поэта, по всему видать, была богатая и изменчивая душа. Человеческая душа. И Атык опасался, что русский не поймет или не почувствует всей силы древнеберингоморского танца только потому, что Атык не был так силен, как в молодости и в зрелые годы. И в то же время он понимал, что должен показать русскому поэту древний танец. Хотя бы в благодарность за стихи, которые тот читал.
— Сначала тебе надо добыть кита, — сказал Атык.
Поэта нарядили в нерпичьи штаны, в торбаса, надели ему на его куртку непромокаемый плащ из моржовых кишок и посадили в вельбот.
Атык сам провожал его ранним утром, когда солнце вынырнуло из-за Дежневского мыса.