Николас увидел, как Белинда открывает для ответа рот, и, не желая услышать отказ, ринулся вперед:
– Я ничего не жду. Надеюсь, конечно, но ведь это не одно и то же, правда? Во всяком случае, надеюсь, что для тебя не одно и то же. Но… но с другой стороны, если ты приедешь, я смогу тебе все показать. Хмель, и ячменные поля, пивоварню, дом и кошмарную обстановку в нем…
Николас замолчал, мучительно осознавая, что это самое невнятное, самое неромантичное предложение, какое он когда-либо делал женщине, и при этом самое важное. С какой стати ей вдруг захочется смотреть на ячменные поля или на отвратительные семейные портреты? Николасу ужасно захотелось как следует ударить себя по голове.
Белинда сжала губы, и маркиз не мог понять – то ли она собирается его резко оттолкнуть, то ли пытается сдержать улыбку. Николас ждал, чувствуя стук сердца прямо в горле.
– Позвольте мне подумать.
Его поглотило разочарование, в котором, разумеется, не было никакого смысла, потому что Николас в любом случае не ожидал услышать «да». Так что он просто кивнул и показал на лестницу.
– Темнеет. Нужно идти.
Белинда повернулась и уже начала спускаться вниз, но вдруг остановилась, держась за перила.
– Николас? – Он встал у нее за спиной, и она обернулась, взглянув на него через плечо. – Я не сказала «нет».
Снова отвернувшись, Белинда стала спускаться дальше, не заметив улыбки, расплывшейся у него по лицу. «Вероятно, это к лучшему», – подумал Николас, ступая за ней следом.
Хонивуд был в точности таким, каким Николас его помнил. Хмель по-прежнему напоминал почетный караул, поддерживающие его шесты смотрели в небо, как сабли, взятые на изготовку. Сады при коттеджах все так же выделялись буйством красок. Дом, наполовину деревянный, наполовину кирпичный, увитый плющом, был все так же очарователен, а Фроубишер, дворецкий, по-прежнему оставался все таким же статным и властным, несмотря на преклонные годы. Обстановка, к сожалению, по-прежнему выглядела омерзительно.
Остановившись в холле, чтобы отдать Форбишеру шляпу и перчатки, Николас с ужасом взглянул на фисташковые с красновато-лиловым столы, располагавшиеся по обе стороны от входных дверей. Так можно было посмотреть на свою бабушку, которая ест горох с ножа в присутствии принца Уэльского.
– Если мне будет позволено сказать… – Фроубишер секунду помолчал, и его адамово яблоко слегка подскочило, словно он с трудом сглотнул. Откашлявшись, он попытался снова: – Очень приятно снова видеть вас в Хонивуде, милорд.
– Что это, Фроубишер, – ответил Николас, с удовольствием глядя, как старик вздергивает подбородок, – такое впечатление, что вы… едва ли не тронуты моим возвращением!