Ева услышала свой голос как бы издалека, словно он принадлежал не ей, а кому-то другому. Иначе она не смогла бы выдержать терзавшую ее боль. Слова графини несли освобождение и смерть.
– Ты знаешь, что иного выхода нет, Адам. Ты знаешь, что я права. Когда ты все обдумаешь, а у тебя будет время поразмышлять… ты поймешь, что я права. Наверное, ты не ожидал, что это случится так скоро, но, возможно, это тоже к лучшему. Я хочу, чтобы мы простились сейчас. Так что поцелуй меня… – Ее голос осекся. – Скажи мне «прощай» и уходи.
Адам резко качнул головой.
– Нет.
– Адам…
Он упрямо смотрел ей в глаза.
Потом наклонился и поцеловал. В этом поцелуе была боль, ярость, любовь и страсть, похожая на бесконечное падение в бездну. Жаркая, оглушающая волна желания обрушилась на Еву, накрыв ее с головой, размывая мысли и волю. И Адам это знал.
Поэтому Ева первой прервала поцелуй, низко опустила голову и закрыла глаза.
– Я хочу, чтобы ты ушел.
Наступила тишина. Потом послышался шорох: Адам одевался.
Вскоре внизу хлопнула дверь, и Еву пронзило острое чувство потери. Ей показалось, что свет в ее сердце угас навсегда.
Мучительная ревность, бушующий огонь, бурлящий поток…
Адам стоял, глядя невидящим взором в окно пастората. Усилием воли стряхнув оцепенение, он заставил себя вернуться к прерванному занятию и нацарапал на листке: «Полевые лилии?»
Он всмотрелся в написанное, надеясь, что вот-вот придут нужные слова и проповедь сложится сама собой. Но чуда не произошло. Адам видел лишь Еву с охапкой цветов в руках, когда он впервые пришел к ней в дом, принеся с собой полевые лилии и…
Он с отвращением зачеркнул единственную строку, расточительно смял почти чистый листок в шарик и швырнул его в другой конец комнаты.
Ева покидала Пеннироял-Грин. До ее отъезда оставалось меньше двух недель.
«Потеряв свою любовь, ты чувствуешь пробоину в душе. Мне казалось, что рана никогда не затянется», – сказал Колин.
Что, если Колин был прав? Адам по-прежнему двигался, говорил, дышал и даже спал. Но еда утратила вкус. Он перестал чувствовать жару или холод. Миссис Далримпл ставила перед ним блюда с едой и уносила их нетронутыми. Она всерьез тревожилась за него, но Адам и этого не замечал.
Ева перестала посещать церковь после их последней встречи. Но все остальные, разумеется, приходили. Адам впервые увидел на службе миссис О’Флаэрти с детьми. Как ни поразительно, сорванцы вели себя безупречно, хотя и явились в адмиральских треуголках и при саблях.
Это благодаря Еве миссис О’Флаэрти смогла прийти в храм.
Увидев Мэри с детьми, Адам прервал проповедь и замер, не сводя с них неподвижного взгляда. Он так долго стоял, погрузившись в свои мысли, что прихожане начали переглядываться – вначале с любопытством, потом встревоженно, что и вывело Адама из задумчивости.