– Вы, безусловно, согрешили, леди Фенимор, – мягко произнес он. – Думаю, вам следует раскаяться в грехе, но не в любви.
Он надеялся, что почтенная дама не сочтет его слова опасной ересью.
Леди Фенимор моргнула и, склонив голову набок, испытующе посмотрела на него. Адам не солгал, назвав ее глаза удивительными. Огромные, небесно-голубые, они сверкали живым огнем на увядшем худом лице. Он представил ее молодой прекрасной женщиной в объятиях любовника, во власти страсти, оказавшейся сильнее всего, во что она верила.
– Что ж, даже если это не самое разумное решение, мистер Силвейн, – медленно, почти неохотно проговорила она, полуприкрыв глаза, – я так и поступлю. – В ее голосе звучали довольные нотки, словно пастор только что указал ей другую дорогу до Лондона – более широкую и не так изрезанную колеями, на которой в придорожных трактирах подают более свежее мясо. Пожилая леди удовлетворенно откинулась на подушки.
Адам поборол искушение облегченно вытереть пот со лба.
– Не хотите ли помолиться вместе?
– Буду вам признательна. Мне нравится звук вашего голоса, – сонно обронила леди Фенимор, как будто не признавала за пастором других достоинств. – Прочтите что-нибудь из требника. На ваш выбор.
Подавив улыбку, Адам взял в руки книгу и принялся перелистывать потрепанные по краям, хорошо знакомые страницы, размышляя о том, как разительно непохожи друг на друга все, кого он знал.
Ева родилась в доме с земляным полом, где топили торфом, а коровы тыкались мордами в окна, где братья и сестры шумной ватагой врывались в комнату и валились в кучу на кровать, словно котята, но деревню она покинула еще ребенком.
Матерь Божья! Она и забыла, какая тишина бывает за городом.
Усадьба называлась Дамаск-Мэнор. От деревенского дома она отличалась лишь двумя или тремя лишними комнатами (всего их было десять) да надворными строениями, и все же это место таило в себе необъяснимое очарование. К дому вела узкая тенистая аллея, из трех стрельчатых окон открывался вид на Пеннироял-Грин. Сложенный из песчаника дом сиял в лучах полуденного солнца, хозяйские комнаты, выходившие окнами на юг, купались в потоках света. Из просторного холла, выложенного черно-белым мрамором, наверх вела широкая лестница. Небольшой сад выглядел тщательно ухоженным (что навело Еву на мысли о садовнике, еще одном работнике, которому нужно платить). В июне дом будет утопать в розах, подумалось ей. К саду примыкал небольшой клочок земли, пригодной для посадок. Казалось, полмира отделяет усадьбу от Гросвенор-сквер, Сент-Джеймс-сквер и всех владений покойного графа – неотчуждаемой собственности, перешедшей в руки его наследника Персиваля, вздорного, вечно недовольного молодого человека со скошенным подбородком.