Теперь, когда собака перестала лаять, Ева услышала детский визг.
Этот визг мешался со взрывами смеха, воплями, криками, шумом возни, пением и рыданиями. Вся оглушительная какофония сопровождалась стуком и грохотом.
Ева горько усмехнулась, узнав этот гвалт. Он напомнил ей о детстве. Она выпустила собаку, и та бросилась в дом, чтобы внести свой вклад в общую неразбериху.
Заглянув через плечо миссис О’Флаэрти, Ева убедилась, что в доме царит невообразимый хаос. Ее сердце взволнованно заколотилось, внезапно нахлынула тревога, словно где-то в мозгу зазвенел зловещий колокольчик. Она понимала, что это чувство нелепо, и все же не могла избавиться от ощущения, что плывет назад, к тонущему кораблю, едва успев достигнуть спасительного берега. Ева всю жизнь пыталась идти вперед, не оглядываясь на прошлое, с тех пор как много лет назад вместе с братьями и сестрами сбежала из Килларни в Лондон в повозке бродячего жестянщика. И вот она снова оказалась в родимом доме, будто никуда и не уезжала.
– Я не успеваю опомниться после рождения одного ребенка, как появляется новый, – устало проговорила Мэри. – Хотя что тут скажешь, думаю, все и так видно. Простите, что принимаю вас в таком бедламе.
– Откуда вы родом, Мэри? Сама я девчонка из Килларни. Меня зовут Ева Дагган.
– О, значит, вы из тех Дагганов? Так вы, возможно, знаете Дунканов?
– Кто же их не знает? Вы, верно, говорите о Джоне Дункане.
Лицо Мэри просветлело.
– Ну да. Только те дамы из комитета уверяли, будто вы графиня.
– Так и есть. Но кто сказал, что девушка из Килларни не может преуспеть в жизни?
Миссис О’Флаэрти устало улыбнулась. Ее кудрявые рыжеватые волосы, небрежно уложенные узлом на затылке, выглядели тусклыми. Выбившиеся из прически пряди неряшливо свисали ей на щеки. Под глазами у Мэри залегли лиловые тени, а тонкая кожа приобрела болезненный, серый оттенок, какой бывает у людей, давно забывших, что такое спокойный ночной сон. Все в ее худом лице казалось длинным и узким: тонкие губы, заостренный нос, голубые глаза.
– Что ж, я тоже многого добилась, как видите.
Ева решила, что Мэри ей нравится.
Однако леди Уэррен понадобилась вся ее храбрость, чтобы переступить порог дома. Забытые воспоминания обрушились на нее волной, поднимая в душе страх, что ей никогда не выбраться из этого гиблого места. В нос ударил густой запах. Пахло мальчишками – немытыми ногами, по́том и грязью, засохшими остатками еды, псиной и кислым молоком. Неописуемый ребячий гвалт, вой и визг не смолкали ни на минуту.
Ева перевела дыхание, и на память пришел ловкий трюк, которому ее научил брат Шеймус.