Наташа села на узкую кровать, провела рукой по старому стеганому валлийскому покрывалу, под которым он когда-то спал. Потом скинула туфли и прислонилась к широкой спинке кровати, устраиваясь на его территории, глядя в окно на вид, с которым он вырос. Она пыталась понять, почему он убежал отсюда. Ведь здесь так красиво, так спокойно.
Она глубоко вздохнула. Жизнь в ее семье со стороны тоже могла вызывать зависть, и не без причины. Но она была взрослой, когда покинула родительский дом. Дарий же ушел отсюда подростком.
Она на время отложила размышления на эту тему и, положив папку на колени, стала читать историю Хедли-Чейз, написанную его бабушкой.
Дарий оказался прав: здесь не упоминались какие-либо события огромной важности. И все-таки его бабушка создала оригинальную летопись. К каждому описанному событию она добавляла свой комментарий и иллюстрации. Рождения, свадьбы, смерти. Праздники. Трагедии, изменения, которые затрагивали всех.
— Привет… — сказала она в трубку, одновременно ища носовой платок.
Дарий, меривший шагами гостиную Мэри, пока та собирала сумку, услышал всхлип.
— Наташа, что случилось? Ты поранилась?
— Нет… — Она снова всхлипнула. — Ничего не случилось.
— Ты плачешь.
— Я только что прочитала о вспышке оспы здесь в 1793 году. Оспа унесла жизни семерых детей. Одним из них был трехлетний сын Джошуа Хедли.
— Это случилось больше двухсот лет назад, — напомнил он ей.
— Понимаю, что расчувствовалась не в меру, но… твоя бабушка нарисовала его могилу. Она такая маленькая. Это не просто история, это — произведение искусства. Я нашла рассказы не только о несчастьях, но и о радостях, праздниках. Рисунки твоей бабушки — просто прелесть. Теперь понятно, что у вас это — наследственное, — выпалила она.
Дарий пропустил мимо ушей ее попытку поговорить о бабушке.
— В столовой висит портрет Джошуа.
— Вообще-то сейчас я рассматриваю твои ранние работы. — Наташа отказывалась сдаваться. — Акварели.
— Они красивые, но скучные, — ответил он пренебрежительно.
— Ты слишком суров к себе. Мне очень нравится изображение твоего пса. Как его звали?
— Флинн, — ответил он. — Его звали Флинн.
Даже теперь, много-много лет спустя, он все еще как будто перебирал пальцами мягкие завитки собачьей шерсти. Чувствовал теплый запах псины. Тяжелее всего было расстаться именно с ним, но Флинн состарился и уже не мог покинуть уютный дом, где его всегда ждал сытный обед.
Только что он иронизировал над тем, что она сокрушается о ребенке, умершем двести лет назад, но теперь и сам почувствовал, как глаза наполняются слезами.