Синьор Чьярди надел пальто. Они медленно пошли к кафе-бару на набережной. Рей полистал телефонную книгу, потом встал перед телефоном на стенной полочке. Синьор Чьярди вежливо вышел. Клиентов в баре было немного, но они, поглазев на бинты Рея, перестали обращать на него внимание. Впрочем, подумал Рей, если они и будут слушать, это не имеет значения.
– Могу я поговорить с кем-нибудь по ситуации с Рейбурном Гарретом? – начал он, используя слово «situazione», потому что даже его итальянский сегодня утром был хуже обычного.
– Да? Кто говорит? Назовитесь, пожалуйста… Кто говорит? – Голос расспрашивал терпеливо. – Cui parla, per favore?..
Рей медленно положил трубку, весившую, как ему показалось, не меньше пяти фунтов, и уцепился за полочку, на которой стоял телефон.
Синьор Чьярди бросился к нему, обнял и провел к ближайшему стулу. В голове Рея звенели тяжелые колокола, и он не слышал, что говорит синьор Чьярди.
– Acqua! Un bicchiere d’acqua, per favore![59] – кричал синьор Чьярди бармену.
Рей не мог решить, что лучше – потерять сознание на какое-то время или пытаться сохранить его. Он глубоко дышал. Колокола зазвучали тише, еще тише.
– Извините. Наверное, я вчера потерял слишком много крови.
– Вы должны выпить кофе. Может быть, с коньяком. Ни о чем не беспокойтесь.
Синьор Чьярди был озабочен, как синьора Лотто, он наклонился над столом, сжимая руку Рея.
Рей был очень признателен синьору Чьярди. После капучино ему стало лучше. Он отклонил предложение синьора Чьярди выпить коньяку, но в кофе положил побольше сахара.
Синьор Чьярди улыбнулся и потер заросшую щетиной щеку указательным пальцем. Синьор Чьярди мог не бриться три дня, одевался почти как бродяга, но при этом сохранял достоинство, даже важность, поскольку считал, что обладает этими свойствами.
По мере того как силы возвращались к Рею, он начал испытывать душевный подъем – ведь вчера вечером он сумел противостоять Коулману. Он в первый раз нанес ответный удар. Он больше не станет покорно подставлять шею, и Коулман теперь знает это. У Коулмана тоже сегодня утром будет кое-где побаливать. И вдруг Рей понял, что Коулман, возможно, серьезно покалечен, если камень попал ему по голове сбоку, когда он лежал на земле. А после этого? Он помнил, как бросил камень в Коулмана, тот самый камень, которым тот ударил его. А потом он пнул Коулмана? Ударил кулаком? Рею казалось маловероятным, чтобы он мог ударить упавшего, но Коулман лежал на земле, когда Рей швырнул в него камень. Рей понял, что у него произошло помутнение рассудка, его обуяли ужас и ярость. Да, он не мог приписать свои действия одному только мужеству, но так или иначе он воспротивился Коулману и поэтому ощущал себя другим человеком, совершенно не похожим на того, каким был вчера в это время.