Под правым ухом и под глазом у него остались синяки, уже начавшие желтеть. Коулман сказал Марио, что на него напали на темной улице – кто-то пытался его ограбить, но Коулман оказал сопротивление и сохранил при себе бумажник. К сожалению, там оставалось только двадцать тысяч лир – около тридцати долларов. Пять тысяч он отдал Марио в качестве благодарности за приют. Коулман появился у Марио около девяти утра двадцать четвертого числа, а ночью перебрался из Венеции в Местре[63] и до рассвета провел время без сна в разных кофе-барах. Он объяснил, что хочет на несколько дней исчезнуть, чтобы не попасться на глаза мужу его подруги, который только-только вернулся в Венецию. Марио, наверное, решил, что муж отлупил Коулмана, но с этим Коулман ничего не мог поделать, и пришлось смирить свою гордыню.
Коулман очень хотел упросить Марио или кого-то из его друзей сходить в полицию и сказать, что видел, как двадцать третьего числа около одиннадцати часов вечера кто-то сбросил в канал тело. Это, по мнению Коулмана, подтолкнуло бы шар, готовый покатиться по склону, но пока он не отваживался обратиться с этой просьбой к Марио. Будь у него в бумажнике сотня тысяч лир, это, без сомнения, сделало бы его просьбу более весомой, но в его бумажнике таких денег не обнаружилось.
На заднем дворе соседнего дома лаяла собака. Коулман знал, что она привязана, он видел ее из окна.
Филомена вошла, не постучав, около пяти и спросила, не хочет ли он тарелочку бульона – она только что приготовила его из угрей.
– Спасибо, дорогая Филомена. Мне пока хватает ланча, которым вы меня накормили, – любезно ответил Коулман. – Но я выпью с Марио стаканчик вина, когда он вернется. Вы говорили, он появится в шесть?
– Si, синьор. – Филомена была стройной, темноволосой, один передний зуб у нее отсутствовал. Выглядела она лет на тридцать, родила четырех детей, но один из них умер. – Вам здесь тепло, синьор?
– Все великолепно. Спасибо.
Коулману было холодно, но Филомена порядком провозилась с его кирпичной печуркой, и он не хотел жаловаться.
Филомена ушла, и Коулман подошел к окну. Жуя губы, он подумал об Инес. Жалел, что заставляет ее беспокоиться, а она беспокоилась, он в этом не сомневался. Она не хотела, чтобы он в четверг вечером отправлялся на свою послеобеденную прогулку – прогулку, во время которой он и увидел Рея, – но Коулман считал, что пойти надо. Он категорически не мог тихо-спокойно вернуться в тот вечер в отель вместе с Инес. Ранее этим днем Коулман увидел у себя на хвосте Зордия и ускользнул от него на Мерчерии. Если ты не можешь улизнуть от кого-то в Венеции, то не сможешь нигде, думал Коулман, но, помимо всего прочего, Зордий был профессионалом, и Коулман гордился тем, что перехитрил его. А если он не сумеет избавиться в Венеции от Рея, то не сумеет нигде. И удача явно сопутствовала ему: он нашел Рея; мало того, ему продолжало везти и дальше, пусть и по мелочам: он нашел подходящий камень на улице. А улочка, на которую свернул Рей, и канал, в который она упиралась, оказались именно такими, какими их представлял Коулман, но он не предполагал, что Рей решится противиться ему, что кто-то вообще будет сопротивляться, в особенности после такого удара камнем. Коулман нахмурился и в двадцатый раз после той схватки проклял свое невезение. Рей наверняка сейчас не в лучшем состоянии, но тот факт, что он, вероятно, еще жив, грыз Коулмана, заставлял его по десять раз на дню хвататься за всякие тяжелые предметы, вместо того чтобы спокойно примериваться к ним, вынуждал его скрежетать зубами, а сердце – биться чаще. Коулман допил вино и решил все же попросить Марио обратиться в полицию. Ему нужно было придумать причину, по которой Марио оказался в Венеции в ту ночь. Или, может, лучше отправить в полицию сообщение без подписи? Он должен внушить Марио, что муж его подруги заслуживает определенных неудобств за жестокое нападение. Он может предложить Марио за услугу тридцать тысяч лир, гарантировать, что заплатит их позже, когда получит доступ к деньгам.