— Что может знать дикарка о нашей вере и о том, что Святая Матерь Церковь обязывает нас хранить телесную чистоту? — угрюмо бросил губернатор.
— Телесную чистоту? — изумилась принцесса. — О какой чистоте вы говорите? Или вы называете телесной чистотой вашу привычку не мыться годами и носить грязную, засаленную одежду, пока она не сгниет от грязи и не свалится? Хороша телесная чистота, от которых все встречные шарахаются прочь, чтобы не потерять сознание от невыносимой вони! Хотя, если вы таким путем решили бороться с похотью, то лучшего способа даже придумать нельзя.
— Ну, насколько мне известно, эта невыносимая, как вы сказали, вонь отнюдь не помешала вам переспать чуть ли не со всеми кастильскими кабальеро.
— Мой долг — избавить их от страданий и нищеты; что же касается иных случаев, вроде дона Бартоломео Колумба, то я никогда не скрывала, что мои отношения с ним были делом государственной важности, а вовсе не удовольствием, и я без колебаний принесла эту жертву.
— Так значит, вы признаете, что все же способны переспать с мужчиной ради выгоды?
— Ради выгоды моего народа, а не моей собственной. И я не жалею об этом, поскольку благодаря этому Харагуа все эти годы оставался независимым и свободным.
— А вам не кажется, что подобный аргумент справедлив и для меня?
— Никоим образом, — честно ответила принцесса. — Я уже не та, да и вы — не Колумб. Очевидно, когда ваши короли назначают нового губернатора, их прежде всего заботит то, чтобы он был совершенно равнодушен к женщинам; хотя даже Бобадилья все же питал к ним определенный интерес, и, не будь он столь одержим жаждой власти и золота, думаю, мы бы с ним поладили.
— Золото его и погубило: пошел ко дну вместе со своими богатствами, — Овандо сурово посмотрел на свою собеседницу, гадая, что скрывается за этим прекрасным лицом, омраченным темными кругами вокруг глаз; казалось, за эти пять дней принцесса постарела на десять лет. — Но оставим это! — заявил он. — Я хочу знать, готовы ли вы отдать приказ своим воинам, чтобы они прекратили сопротивление и признали себя подданными Изабеллы и Фердинанда.
— Подданными — или рабами?
— Вам же хорошо известно, что их величества постановили: ни один житель Вест-Индий не может считаться рабом, если не был взят в плен в ходе справедливых военных действий.
— Как в моем случае? — насмешливо уточнила Анакаона. — Или как в случае с тысячами тех несчастных, которых испанцы ночью вероломно захватили в их собственных домах, заковали в цепи и отправили в Испанию? Вы это называете «справедливыми военными действиями»?