Писарро, не упускавший ни единого слова из разговоров посетителей таверны, однажды ночью вернулся домой и, растолкав спящего Сьенфуэгоса, без долгих предисловий выпалил ему в лицо:
— Уходи отсюда, уходи как можно скорее!
— Почему? — спросил огорошенный канарец.
— Тебя ищут. Тебя и всех тех, кого можно обвинить в измене, чтобы повесить заодно с принцессой, — объяснил Писарро. — Видимо, Овандо считает, что так ее казнь будет выглядеть более справедливой. Повесить двоих-троих испанцев и одну индианку — и все проблемы решены!
— Вот сукин сын! А при чем тут я?
— Они составили список всех, кто, по их мнению, заслуживает виселицы, и капитан Педраса вспомнил про тебя. Он до сих пор не может тебе простить того проигрыша, когда ты убил мула ударом кулака. Ты в самом деле это проделал? — удивленно посмотрел на него Писарро.
— Ну, в общем-то да.
— Но как?
— Это старая история, — ответил канарец, желая переменить тему. — Так ты думаешь, меня здесь найдут?
— Конечно, — ответил Писарро. — Сейчас тебя ищут у Охеды и Бальбоа, с которыми тебя все видели; но очень скоро кто-нибудь вспомнит, что и я тоже крутился рядом, и тогда они придут сюда, — он покачал головой, усмехнувшись каким-то своим мыслям. — И если тебя здесь найдут, мы оба отправимся на виселицу вместе с принцессой, а я бы предпочел оказаться с ней в постели, а не в могиле.
— Хорошо, — уступил Сьенфуэгос. — Я спрячусь в сельве.
— Зачем? Ты все равно ничем ей не поможешь, — он сел рядом и посмотрел канарцу в глаза. — Возвращайся к своим! Спасай своих близких и забудь об этом дерьме.
— Я многим обязан Анакаоне, — покачал головой канарец.
— Ты ничем не можешь ей помочь, лишь подставишь под петлю собственную шею, — Писарро легонько коснулся его плеча. — И потом, ты же слышал, что сказал Охеда: она предпочитает умереть с достоинством, да и ты, насколько я помню, разделял ее мнение.
— Если я сказал, что я ее понимаю, это не значит, что я с этим согласен, — заметил Сьенфуэгос. — И я собираюсь сделать все возможное, чтобы ее спасти.
— Другие уже сделали все возможное, — бросил Писарро. — Вон они, уже два дня качаются в петлях на деревьях.
— Боже милосердный! — воскликнул Сьенфуэгос. — Эта женщина так прекрасна, так полна жизни!
— То же самое могу сказать и о твоей жене. Охеда рассказывал мне о ней. Ты должен думать прежде всего о ней и о детях, а значит, должен спасти свою шею.
Это был лучший совет, который Писарро мог дать в таких обстоятельствах, но все же Сьенфуэгос не торопился ему следовать, все еще не в силах смириться с мыслью, что несчастная принцесса, которая столько им помогала, подвергнется такому страшному унижению, повиснув в петле на глазах обожающего ее народа.