— Нет. Не хочу.
— Зря. Я бы тебя ими завалил.
Друг заохал. Сергей помог ему подняться. Свел в ванную умыться. Через некоторое время они вернулись за стол и Коростылев, мило улыбаясь, спросил:
— А ты не знаешь, чей грузовик стоит у дома?
На следующий день я сходил на завод. Огромное серое здание поражало своей унылостью. Шум, работающей техники, оглушал. Я чувствовал себя косолапым мишкой, заалевшего в муравейник. Естественно меня никто не ждал, и все по-своему пытались отделаться от назойливого гостя — работники-муравьи спешили прочь, пытаясь избежать прямых вопросов; вахта и охрана раз пятьдесят проверила у меня паспорт, куда-то звонила, с чем-то сверялась. Каждый этаж давался мне с боем, и я не предвидел, что моё перемещение может отнять столько душевных и моральных сил. В приёмной четыре секретарши хмуро следили за моими движениями, пока я жался на скамейке и ждал позволения войти. Никто не верил, что меня вызовут. Я тоже. Однако директор завода вышел в приемную, и готов было уже покинуть помещения, как ему о моём присутствии напомнила самая передовая секретарша, явно не боявшаяся гнева и последствий:
— Саныч, к вам мальчик.
Директор рассеяно посмотрел сквозь меня и коротко сказал:
— Идем. Проводишь меня до машины. Хочу сразу сказать — денег нет, и материальной помощи можешь не просить.
Мы спешили. Прыгали через ступеньки. Кивали рабочим. Кто-то даже пожал мне руку. «Саныч» долго не мог понять, что я от него хочу. Потом долго тряс мне руку — секунды две, наверное, и посоветовал мне, обратится в профком.
— Скажешь Сергеевичу, что я велел посодействовать. Подожди. — Мы пробегали мимо очередной вахты. «Саныч» сделал контрольный звонок, коротко пролаяв в телефон. — С моей стороны — почетная грамота и хрустальная ваза. Бывший комсомолец?
— Нет. Не приняли.
— Жаль. Приятно, что в наше трудное время не все ещё «ларечники» и кто-то думает о стариках. Я всегда говорил, что тимуровское движение будет живо. Таких парней, как ты, не купишь за доллары. Я то знаю. Прощай, парень. Ты растрогал меня до слез. Опаздываю на обед, — многозначительно добавил он и постучал пальцем по часам, смотря всё также сквозь меня.
Председатель профкома встретил меня у кабинета с еврейской улыбкой на лице. Думаю, если бы не распоряжение директора, то наигранная заинтересованность сменилась непрошибаемой упрямостью. Человечек, с лакейскими замашками, внимательно меня выслушал, подробно записав нужную для него информацию. На прощанье он тепло со мной простился, обдав холодом внимательных глаз, и проводил меня до дверей проходной. Я не удержался и оглянулся — так и есть, что-то шепчет охранникам. Захотелось крикнуть: «Да не прейду я больше! Не прейду!» Давно не испытывал такого приступа стыда.