Собаку звали Сэнди. У десятилетней дворняжки, очень походившей на ретривера, хозяев было двое – Дэмиен и его отец. Несмотря на длительное отсутствие сына, Сэнди одинаково любила обоих, и они любили Сэнди. Собака не понимала, почему сегодня младший хозяин ведет себя так, обычно он позволял ей больше, чем старший. Сэнди неуверенно помахала хвостом, когда Дэмиен, опустившись на корточки, привязал поводок к молодому деревцу. Потом хозяин выпрямился и достал из кармана револьвер. Это был «смит и вессон спешл» 10-й модели. Дэмиен купил его у дилера, клявшегося, что оружие принадлежало ветерану Вьетнама, чья жизнь дала крен. Впоследствии выяснилось, что ветерану просто не хватало денег на кокаин, и в итоге дурная привычка стоила ему жизни. Дэмиен закрыл уши ладонями, так что револьвер в правой руке смотрел теперь в небо, потряс головой и крепко зажмурился.
– Пожалуйста, перестань. Умоляю. Пожалуйста.
Губы его скривились, из носа побежало, его трясло, и он направил револьвер на собаку. Дуло находилось в считаных дюймах от морды дворняжки. Сэнди подалась вперед и обнюхала оружие. Оно пахло машинным маслом и порохом. Собака хорошо знала эти запахи, так как хозяева часто брали ее с собой поохотиться на птиц, и она приносила им добычу. В предвкушении игры Сэнди приветливо помахала хвостом.
– Нет, – выдавил Дэмиен. – Не заставляй меня делать это. Не надо. Пожалуйста.
Палец на спусковом крючке напрягся. Рука дрожала. Огромным усилием воли он отвел револьвер от собаки; вырвавшийся крик улетел в сторону моря и заходящего солнца. Скрипнув зубами, Дэмиен отстегнул поводок от ошейника.
– Уходи! Домой, Сэнди! Беги домой!
Собака поджала хвост, но тот еще едва заметно подрагивал. Она не хотела уходить. Что-то было не так, и Сэнди это чуяла. И тогда Дэмиен надвинулся на нее с явным намерением пнуть, решив не делать этого только в последний момент. Отбежав на приличное расстояние, собака остановилась, но хозяин снова кинулся к ней, и Сэнди побежала – и бежала, пока не услышала выстрел. Собака вскинула голову, повернулась и медленно потрусила назад – посмотреть, кого там подстрелил хозяин.
Так же по воле своей я сражался за них, ибо с ними
Ныне никто из людей на земле состязаться не мог бы[1].
Гомер «Илиада», книга 1
Пришло лето, сезон пробуждения. Здесь, в северном штате, в отличие от южных, весна – всего лишь иллюзия, обещание, которое дается, но никогда не выполняется, пародия на новую жизнь, в которой нового только почерневший снег да медленно тающий лед. У побережий и болот, в Большом северном лесу и солончаках Скарборо природа научилась выжидать своего часа. Пусть зима продолжает править в феврале и марте, медленно отступая к сорок девятой параллели, отстаивая с боем каждый клочок земли. К апрелю ивы и тополя, орешник и вязы под птичьи трели уже дали почки. Они ждали этого с осени, их листочки еще спрятаны, но уже готовы развернуться, и вскоре болота покрылись пурпурно-коричневым ковром ольхи, бурундуки и бобры вышли из спячки. Небо расцвело вальдшнепами, гусями и граклами, разбросанными, как семена, по голубому полю. И вот наконец май принес лето, и все, что спало, проснулось. Всё и вся.