— А когда вы Николая Погорельца с обрезом в лесу видели, то с какого расстояния?
— Ах, вот вы о чем. Ну, тогда метров тридцать между нами было. Не знаю даже, видел ли он меня.
— И он тогда действительно с обрезом был? С обрезом шестнадцатого калибра?
Тихон мысленно уже начал проклинать Макара. Если б хотя бы одно из тех проклятий вдруг материализовалось, то этот бестолковый милиционер уже давно под землю провалился бы. А, может, с ним даже что-то еще худшее случилось бы…
Еще ему подумалось о том, что если, не дай Бог, суд состоится, то его еще и не так допытывать будут. И выведут его тогда на чистую воду, да еще и перед всем народом. Это б еще ничего. Как-то пережил бы. Не настолько он гордый, чтобы над такими глупостями задумываться. Но ведь и судить могут за то, что человека оболгал и содействовал тому, что того на скамью подсудимых усадили. А в тюрьму Тихону не хотелось.
— Господин следователь! Да не видел я никакого Николая в лесу! Ни с ружьем, ни без ружья не видел. Все это меня полицай-Макар написать вынудил. Извините уж меня, глупого.
Хотя и ожидал Петр Николаевич чего-то подобного, но очень уж неожиданным для него оказалось это сознание. Он думал, что свидетеля еще долго допрашивать придется, пока не подловит его на откровенном вранье. Но что все это через какие-то полчаса случится, о том даже и не мечталось. Но он быстро пришел в себя и взял себя в руки.
— Таким образом, вы теперь утверждаете, что вы в лесу гражданина Погорельца с обрезом в руках не видели и что своим заявлением в милицию фактически оболгали его?
— Получается, что да… Каюсь! Грешен! Но думаю, если бы дело до суда дошло, то я там всю правду рассказал бы. Чтобы невинного не осудили.
— Невиновного в чем?
— Я не знаю, что Макар Калитченко с ним не поделил. Говорил, что ему того Николая немного попугать надо. Я тогда подумал, что это действительно так. Вот только теперь, из сегодняшнего разговора с вами, я догадался, что это он на Николая дело какое-то навесить решил. Уж, случаем, не попытку ли убийства Василия Степанчука? Если это действительно так, то я ему в этом не помощник. Не видел я Погорельца в лесу с обрезом! Никогда не видел! Так и запишите в протокол!
Приблизительно в таком же ключе получился разговор следователя и с другими «свидетелями». Все они оказались от своих заявлений. И все указали на то, что заявления эти их вынудил написать Калитченко.
Бритоголовые ввалились в кабинет так неожиданно, что у Николая мурашки по спине забегали. Хотя он и ожидал чего-то подобного, но к разговору, все же, готов не был. Хороший организатор, он, как рыба в воде, чувствовал себя на своем месте именно на производстве. Тут он с людьми общался на одном, всем понятном, языке. Старые работники понимали его с полуслова. И еще не было случая, чтобы хоть кто-то в чем-то возразил ему. И вовсе не потому, что он был хозяином. Вернее, одним из хозяев. А именно потому, что он всегда по делу говорил. А к самим рабочим с уважением относился. Потому и они его уважали. Как и Василия. Их было за что уважать.