Столбов насторожился. Обращение «дружок», столь несвойственное Борзову, могло означать две вещи: либо у полковника очень хорошее настроение, либо у него, Столбова, большие неприятности. Иван подвинул к столу стул, уселся и посмотрел на Степана Ильича: тот был мрачен и все время массировал ладонью затылок. Значит, хорошее настроение тут ни при чем. Остаются одни неприятности.
Иван вдруг испугался. Он понял, что разговаривать будут не полковник и лейтенант, не командир и подчиненный.
— Дядя Степа, — спросил он тревожно, — у меня дома все в порядке? Мама… мама здорова?
— Здорова, — буркнул полковник. — Жалуется только, что последнее время не пишешь совсем… Я тебя вот зачем звал. Поедешь на Береговую. Приказ я уже подписал.
— Но почему?
— По кочану. В командировку.
— А-а, — протянул Столбов успокоенно.
— На три месяца, — добавил полковник и вздохнул. — Вот тебе и «а».
— На три месяца? — ошеломленно переспросил Иван. — Это за что же мне такие привилегии?
— А ты не догадываешься? Солдат в твоем взводе стрелялся. Ты отвечаешь. Скажи спасибо, что от трибунала тебя отстоял.
— Ну спасибо, — горько усмехнулся Иван.
— Да пойми ты, дурья твоя башка, для тебя же так лучше будет. Пересидишь там, пока здесь все устаканится. Потом вернешься — никто ничего и не вспомнит. — Полковник пожевал губами, словно собираясь сказать еще что-то, но махнул рукой: — Все. Свободен.
Иван поднялся.
— Сядь! — неожиданно приказал Борзов.
Столбов покорно опустился на стул и уставился себе под ноги.
— Вот что, Ваня… Не люблю я нос в такие дела совать, но только болтают тут всякое… Словом, говорят, ты за докторшей, женой голощекинской, ухаживаешь. Это правда?
Иван поднял голову и, выдержав пристальный взгляд полковника, кивнул.
— Та-ак, — протянул Борзов, — хорошие дела. А я думал — врут.
— Я ее люблю, дядя Степа.
— Любишь?! Ах ты!.. — Полковник грохнул кулаком по столу. — Да ты что, Ваня, мозги в казарме забыл? Чего ты несешь? Любит он! Любовничек! Она замужняя женщина! Жена твоего товарища! Командира твоего жена!
— Ну что вы кричите, дядя Степа? Да, люблю. И она меня любит. — Столбов хотел улыбнуться, но почувствовал, что вместо улыбки вышла ухмылка, притом глупая.
— Чего скалишься? — загремел Борзов, но, взглянув на дверь, понизил голос: — Что, других баб мало, свободных? Нет, угораздило его в замужнюю влюбиться!
Иван разозлился:
— Дядя Степа, мне не двенадцать лет. И я за свои поступки отвечаю.
— Ага, сто двенадцать! Умный больно! — Борзов вдруг почувствовал безмерную усталость и сразу остыл. — Нет, Иван, — сказал он тихо, — последнее дело — чужую семью рушить. Не по-мужски это. Я тебя, конечно, понимаю, хоть и не оправдываю. Ты молодой, у тебя кровь играет. А Марина… Ну чем ей заняться? С работы — домой, из дома — на работу. Каждый день — одни и те же лица. Скучно. А тут ты со своими чувствами. Какое-никакое, а развлечение…