— Я хотел сделать тату. Вернее, сделал её этой ночью.
— Ох, — просияв, выдыхает она. — Можно взглянуть?
Теперь уже всё моё лицо начинает гореть. Засучив рукав, я показываю ей татуировку. Но вместо того, чтобы коснуться рисунка, её пальцы скользят чуть ниже — прямо по ожогам на моём предплечье.
— Это случилось в Афганистане? — спрашивает она.
Я чувствую кожей, как дрожит рука Фейт, и хочу притянуть её в свои объятия. Но мне нечего ей предложить. Абсолютно нечего.
Поэтому киваю и задираю рукав чуть выше в надежде, что Фейт перестанет вырисовывать маленькие круги у меня на предплечье. Хотя глубоко внутри мне хочется, чтобы она не останавливалась. На самом деле я желаю, чтобы она раскрыла ладонь и прижалась ею к моей коже. Хочу почувствовать её. Я выдыхаю, и из-за того, что Фейт стоит очень близко, её волосы слегка развеваются.
— Красивая, — говорит Фейт. Я киваю и опускаю рукав. Она усмехается. — Хочешь увидеть мои?
Девушка закатывает рукав свитшота и переворачивает руку запястьем вверх. Там, на внутренней стороне запястья, красуется знак бесконечности. Он изящный и девичий, и очень ей подходит.
— Бесконечная любовь и благодарность, — говорит Фейт, указывая на букву «Б», спрятанную в центре татуировки. А сам знак бесконечности выполнен в виде двух сердец, соединённых концами.
— Бесконечная любовь и благодарность, — повторяю я. Эта женщина уже в который раз меня поражает. — За что ты благодарна? — Я смотрю в её зелёные глаза.
Она вздыхает.
— Лучше бы спросил, за что я сегодня не благодарна. — Она начинает прибираться на своём рабочем месте. — Я благодарна, что проснулась сегодня. — Она усмехается. — Ну, вчера.
— А ещё? — спрашиваю я, прислонившись бедром к краю её стола.
Фейт поворачивается спиной и приподнимает свои волосы к макушке.
— У меня есть ещё. Вот здесь, — говорит она, улыбаясь мне через плечо.
— Ещё одна татушка? — спрашиваю я.
Хотел бы я знать, за что ещё она благодарна.
Она кивает, и я подхожу ближе, а затем отвожу завитки волос от её шеи. Она слегка вздрагивает, но по-прежнему улыбается.
— Бабочка, — замечаю я. — Как оригинально.
— Мне было восемнадцать, — сетует она.
Но усмехается, и я понимаю, что она не сердится.
— Бунтовала? — спрашиваю я.
Фейт кивает, и её лицо заливает румянец.
— Я влипала в огромное количество неприятностей, — говорит она. После чего игриво выдыхает: — Думала, папа меня прибьёт.
— А ещё есть? — спрашиваю я.
Она снова заливается румянцем. Значит, есть.
— Где? — спрашиваю я.
— В других местах, — бормочет она, вдруг заинтересовавшись уборкой рабочего места.