Городок, куда конвоиры доставили Александра Киприяновича, больше Туруханска раза в четыре. Тысяча семьсот душ живут на двух улицах, вытянувшихся вдоль левого берега Ангары. Дома рубленые, в большинстве своём пятистенки, с хлевами, гумнами, курятниками, крытыми дворами и высокими тесовыми заплотами. В каждом дворе лошади, коровы, свиньи, куры, потому тянет вдоль улиц навозом.
Пашут лошадьми наделы, удобряют навозом землю, сажают грядки лука, чеснока, капусты, моркови. И только картошка лежит в кулях на огороде – ждет своей очереди. Ей, кормилице, хозяева отдают по две трети наделов. Кудахчут куры, бродят за плугом или лопатой, выхватывают из земли жирных червяков. Каждая душа ждет прихода лета.
На поскотине большое стадо коров караулят два верховых пастуха. На правом берегу реки зеленеют артельные шалаши, лодки сохнут на песчаных косах, а поперёк стрежня стоят сети. У шалашей дымки взвиваются, готовят еду рыбаки.
Балаганск – верстах в семидесяти, влево, от Сибирского тракта. От него до Иркутска почти сто восемьдесят вёрст. Для Александра Киприяновича, как он считает, это – под боком. После тысячевёрстных кочевий по тундре для него такие расстояния – пустяк. До русско-китайской границы почти как от Дудинского до Туруханска. Места здесь красивые. На юго-западе белеют отроги Саян, то прячась в облаках, то подставляя хребты весеннему солнцу. Вокруг тайга в весеннем мареве. Решил долго не присматриваться к жизни горожан. Вся Сибирь живет одним укладом. У него глаз намётан. Быстро определил рисковых мужиков, знающих давно дорожку на Кяхтинское торжище и на золотоносные таёжные ручьи и реки по обоим берегам Лены. Поговорил с одним, покурил с другим. Увидел, что сгодятся ему в приказчики по закупке в Кяхте китайского чая для торговли в Иркутске, Красноярске и в низовье Енисея. Что-что, а чай пойдёт, слава Богу! За ним можно «брать на буксир» китайские шелка и кожи, фарфоровую посуду и монгольскую соль.
Сотников снял половину дома с лабазом, просторным двором, где встанут кряду четыре подводы и пятая, при надобности, сможет с ними разъехаться. Он понимал, сам много не наездит из-за гласного надзора, а приказчикам его – никто не указ! Куда пошлёт – туда и поедут! Прошения в полицию писать о поездках, шапку ломать перед полицмейстером он не привык. Гордость купеческая не позволяет! Он своим видом независимость показывает властям, кичится, что не сломлен! И разлука с семьёй, и невозможность напористо заниматься торгом его не обескуражили. Хотя с женой в письмах договорились: Елизавета Никифоровна с сыновьями приедут года через два в Балаганск, погостят с месяц. Только маленькую дочь Екатерину не удастся увидеть. Она осталась с бабушкой Анной в Потаповском. Так что мало-помалу он набирается опыта, как усыпить бдительность полиции и ослабить гласный надзор.