Попросил одного старателя, уходившего в Ленскую тайгу, присмотреть для покупки участки с ценным песочком.
– Приценись. Узнай, кто владеет землями. Надёжные ли люди? Чтобы не надули нас. А то заарендуем, а там песок уже два раза перемыт. Понял?
– Понял, Александр Киприянович! Артель свою сколотим из балаганцев или возьмём фартовых бог весть откуда?
– Это – потом! Но брать будем только своих, тобой проверенных. Надо чтобы отличались терпением и дотошностью старатели, а не были пустомелями и пьяницами. Да не воровитыми. Бывает, руки золотые, а рыло поганое и горло мишурное. От таких – избави, Бог!
Зимой читал книги. Брал у священника и учителя местной школы. Они с осторожностью и заметным страхом поначалу общались с ссыльным купцом. Но, почувствовав ум, начитанность и практическую сметку, раскрепостились и часто обменивались визитами, скрашивая провинциальное одиночество. Долгими зимними вечерами играли в карты и шахматы, пили чай, по праздникам – водку. Александр Киприянович взял в экономки Анастасию. Была она миловидна, строга к своему телу, как бывают строги засидевшиеся девицы после двадцати пяти лет. Анастасия приходила рано, когда хозяин ещё спал, разжигала печь и готовила завтрак. После, если он уходил подышать свежим воздухом, убирала в зале и спальне, ходила на рынок за свежей свининой, молоком, картошкой, сметаной. Рыбу и яйца приносила соседка по дому. Раз в неделю Настя топила баню, загодя замачивала в квасе веники для подружившейся троицы. Они любили париться, валятся в снегу и снова кряхтеть на полке, пока не изойдут потом. В бане, на сыром полке, вели неспешные беседы о превратностях российской жизни. Александр Киприянович, несмотря на крутой нрав, ладил с экономкой, то ли оттого, что она была молода и красива, то ли оттого, что просто соскучился по женщинам, которыми был обделён в кочевой жизни. Тундра надолго лишали женской ласки, домашнего тепла и огрубляла его, и так уже твердокаменную душу. А теперь, став одиноким не по своей воле, он пытался восполнить эту нехватку божественной гармонии в первую очередь при помощи чернобровой Анастасии. Он нередко приходил на кухню, садился и наблюдал, как сноровисто экономка управляется с делами. Она, чувствуя взгляд, проникающий в душу, рдела, начинала суетиться. И чтобы избавиться от назойливости, шла якобы за овощами в чулан или к кадке за водой, или к горящей печке. Александр Киприянович, насытившись глазами этой, никем не тронутой красотой, возвращался в залу, набивал трубку и долго раздумывал, попыхивая табаком. Перед глазами возникал образ строгой Елизаветы Никифоровны, как всегда, грозящей пальцем: не смей! И он, с сожалением, гасил в себе желание. Дважды в неделю ходил на торжище, приценялся и имел полное знание летних, осенних и зимних цен на товары и огородину. Из-за того, что Балаганск находился рядом с Сибирским трактом, сюда приезжали торговать купцы из Енисейска, Иркутска, Кяхты. Сотников с затаённой улыбкой посматривал на собратьев-купцов, особенно на больших ярмарках. Целые обозы с китайскими товарами заполняли ярмарочную площадь, зазывая покупателей из ближайших городов и сёл приобрести, что душа пожелает! Рядом с торговыми балаганами развёрнуты скоморошьи, сапожные, святочные! За ними – качели, карусели, столы с баранками и кипящими самоварами. Целую неделю идут торги. И пока не опустеют обозы, никто не отправляется в обратный путь. Затем купцы итожили торжища, намечали время следующей ярмарки, какие товары они привезут друг другу. В накладе не оставался никто, но больше всего – сами балаганцы. Ведь только гостей на ярмарках побывает в несколько раз больше, чем самих хозяев! Их берут на постой, потчуют, помогают гужевыми перевозками, сбывают на прокорм лошадям и сено, и картошку, и овёс, и муку. После каждой ярмарки у хозяев кошели тужатся от денег.