Болохов покачал головой.
– Не слишком ли жестоко?
Он давно уже понял, что перед ним обыкновенный малограмотный человек, которого привела в революцию не идея, а что-то иное. Может, та же социальная зависть, этакая месть всем, кто жил лучше его. В Гражданскую, видно, прослыл лихим рубакой, потому ввиду своей беззаветной преданности делу революции и назначен был на эту ответственную должность. Теперь вот рулит, как может. При этом старается вовсю, боясь за свою шкуру. Глядишь, и оценят, а, оценив, самого не тронут. А то ведь – и об этом «товарищ Назаров» был еще в Москве проинформирован – за прошлый год здесь аж три начальника управления сменилось. Прежних-то обвинили в контрреволюционной деятельности и приговорили к расстрелу. Теперь вот этот цепляется за жизнь…
Начальник незадолго перед тем отужинал, поэтому не притронулся к еде. А тут вдруг налил сам себе водки.
– Ну, что ли, выпьем, товарищ?.. – вместо того чтобы ответить Болохову, предложил он. Они выпили. – Нет, знаете… я не считаю это жестоким, – занюхивая водку коркой хлеба, сказал он. – Коль заслужил – получи свое… Вот только людей у меня не хватает, чтобы приводить приговоры в исполнение. Мои ребята крутятся как белки в колесе. Верите? Порой сутками не выходят из управления! Не работа, а мельница какая-то ветряная…
– Или мясорубка… – усмехнулся Болохов, почти целиком проглатывая сваренное вкрутую яйцо.
– Может, и мясорубка, – кивнул головой начальник. – Мы теперь знаете, как поступаем? Берем добровольцев на это дело. За голову платим по тридцать рублей.
– И что, идут? – поинтересовался Болохов, запивая еду чаем.
– А то! – усмехнулся начальник. – Я вам так скажу: отбоя от этих добровольцев нет. Все хотят поправить свое матерьяльное положение. А что? Ухлопал парочку мучельников – и иди, заказывай себе костюм… иль там пальто для своей супружницы. Вот они и стараются! Ну а мы не в накладе – деньги-то, чай, государство на это дело выдает…
При этих словах у Болохова тут же пропал аппетит. Да что ж это с нами происходит? Отчего мы стали такими лиходеями? – спрашивал он себя. – Или мы всегда были такими? Наверное, это так. Только до сих пор для нас существовало некое табу в виде общепринятой морали… Кроме того, действовали государственные законы, а главное, мы помнили эту суровую евангельскую заповедь «Не убий!». Теперь и про заповедь эту забыли, и про мораль, да и законы у нас таковы, что по ним дозволено все, что угодно. Так и живем без царя в голове и без Бога в душе. Хорошо ли?..
Подумав так, он испугался. Что ж это я вдруг?.. Ведь мне не позволено расслабляться. А то, понимаешь, раскис, как институтка после бокала шампанского. Нет, все… будет стонать!