Туман снова уплотнился. Холодные капли воды собираются на коже и делают меня похожим на больного пузырчаткой. От штанов валит пар – ткань быстро набирает влагу, но горячее тело моментально испаряет, поэтому иду, окутанный небольшим облачком. Хотя какое облачко, тут и так все в дымке.
В памяти нет‑нет, да всплывает ухмыляющееся лицо Жамчина. Плешивый жабеныш! Попадись мне только.
Справа что‑то булькнуло. Я покосился в сторону. Думал, померещилось, но, присмотревшись, пожалел, что вообще повернулся…
Под водой лицами вверх плывут то ли утопленники, то ли кикиморы, то ли леший разбери кто. По идее, тела должны распухнуть от влаги, но те лишь отдают мертвенной синевой. Кое‑где с зеленцой даже. Глаза круглые, водянистые и смотрят будто в самую душу.
По спине пробежала холодная струйка. Жутко, хоть рычи. Как в детстве, когда ложишься спать на лавку и боишься высунуть ногу, потому что под ней непременно сидит бабай и ждет, когда схватить. Сейчас твари самые настоящие, спрятаться под одеяло не получится.
Звериное чутье вопит об опасности, требует, чтобы не смотрел на мертвые лица. Но я уже начал и не могу отвести взгляд.
Видя мой интерес, они стали поднимать руки, но уперлись в поверхность, будто на ней невидимая пленка.
– Фух, – сказал я вслух и выдохнул. – Думал, конец.
Утопленники оживились, принялись толкаться и стучать ладонями в поверхность воды. Но безуспешно.
По болоту пронесся разочарованный стон, похожий на вой и писк одновременно. Твари, недовольные, что не удалось заманить, скорчили несчастные лица и раскрыли рты. Будь моя воля, высушил бы весь Абергуд. Нет в нем ничего хорошего.
Из куста клюквы прямо на середину тропы выпрыгнула огромная жаба и посмотрела на меня печальными глазами. Пупырчатая кожа блестит от воды, на спине множество дырочек, из которых время от времени высовываются черные головастики. Зрелище то еще. Вызывает ощущения то ли отвращения, то ли голода.
Хотел обойти лягушку, но она прыгнула навстречу. Когда подался в другую сторону, жаба снова перегородила путь.
– Тебе чего? – не удержался я.
Жаба будто поняла. Кожистый мешок под горлом надулся, прорисовывая синеватые жилки, она квакнула и снова с грустью уставилась на меня.
– Слушай, – сказал я, смущаясь оттого, что говорю с жабой. – Не знаю, чего ты хочешь, но этого у меня точно нет. И если сейчас не уберешься, придется тебя пнуть. А это плохо для головастиков.
– Ква, – расстроенно сообщила лягуха и отпрыгнула в сторону.
– Так‑то лучше, – произнес я, проходя мимо печальной жабы.
Все‑таки присутствие человеческой женщины очень напрягает, даже голова нормально не соображает. Все течет в одно русло. Я все‑таки зверь, и часто вместо разума говорят инстинкты. Надеюсь, с Изабель все в порядке. Не дай боги узнаю, что с ее головы хоть волосок упал.