Я застонала и пару раз стукнулась в дверь головой.
Получилось звучно.
— Кто-о-о та-ам? — пропел знакомый голос за дверью соседней квартиры.
Я встрепенулась:
— Ивась, это я!
Дверь открылась, являя мне чудное виденье, оно же гений чистой красоты — изящного вьюношу в фартучке с кружевами.
Под розовым фартучком на нем были салатового цвета лосины и приталенная футболка на два тона темнее. Все модненькое, чистенькое, новенькое, аккуратно облегающее изящную фигурку.
Это было как немой укор: я сразу же почувствовала себя деревенской коровой. Даже хуже: потной жирной бегемотицей из темных африканских грязей.
— Натуська, привет! Ты чего такая? — Укор перестал быть немым.
Я не стала уточнять — какая именно. Ивась парниша утонченный, но отнюдь не деликатный. Врежет правду-матку, а я обижусь и в сердцах побью его подручной колбасой, оно нам надо?
— Ключ забыла у управдомши забрать, — объяснила я, входя в гостеприимно распахнутую дверь. — Посижу у тебя, отдохну, потом пакет оставлю и схожу за ключом.
— Зачем ходить, я сейчас котику позвоню, он будет с работы возвращаться, заскочит к Бабке Ежке.
Ивась, благодетель мой, поплыл в глубь квартиры:
— Иди на кухню, я тебя супом накормлю!
— Ивасик, я тебя люблю! — сказала я с искренним чувством и пошла на запах вкусной домашней еды.
— Я тебя то-о-же! — пропел в отдалении Ивась. — Только котику говорить не будем!
Усмехнувшись, я бухнулась на кухонный диванчик, вытянула ноги и огляделась. Отметила чистоту и порядок, каких у меня никогда не бывает, цапнула из вазочки печенье и развернула к себе глянцевый журнал, сверяясь с которым, Ивась готовил модный супчик.
«Вот только мы успели привыкнуть к чизкейкам и смузи, как на слуху уже митболы с фалафелем, бейглы и кейк-попы», — сообщала красиво иллюстрированная статья.
Я пожала плечами. Кто-кто, а я к чизкейкам, митболам и смузям отродясь непривычная!
— К смузи, — поправил меня внутренний голос. — Это слово не склоняется.
— Отстань, — сказала я коротко, продолжая читать.
«В этом сезоне в кулинарии появилось сразу несколько модных трендов…»
— Тьфу! — плюнул мой внутренний цензор. — Почему не сказать по-русски: новые направления?
Тут я кивнула: мне никогда не нравилось слово «тренды». Оно коробит чуткое ухо филолога компрометирующим созвучием с «трындеть» и «трындец».
Хотя «модный трындец» — это чеканное определение жизненного кредо Гриши Васильева, более известного как Григор Иваси.
Справедливости ради скажу, что свое претенциозное прозвище Гриша придумал не сам.
Была у нас в студенческой группе староста — натуральная реинкарнация старой канцелярской крысы, большая любительница макулатурного делопроизводства. В первый же наш день в универе она взялась переписывать присутствующих на лекции, а поскольку имен и фамилий новых товарищей еще не знала, то просила их назваться. И Гриша, громко и с чувством представляясь как Григорий Васильев, после второго слога фамилии пустил петуха, смутился и онемел. А староста, особа без чувства юмора и такта, так и записала, как услышала: Григор Иваси.