Впрочем, довольно шипов на сегодня.
Стоило нам переступить порог комнаты, как спор тут же прекратился. Напряжение, однако, никуда не делось. Роджер улыбнулся несколько неестественно и шагнул навстречу, разводя руки в стороны, точно распахивая объятия:
— Леди Виржиния, как же я рад, что вам стало лучше! Вы всех нас так напугали! Счастье ещё, что Эллис явился по служебным делам и уверил меня, что прежде вы часто лишались чувств, и беспокоиться не о чем.
Надо признаться, его слова меня немного смутили. Конечно, хрупкое здоровье аристократок — притча во языцех, но утвердилось это мнение во времена корсетов и тугих шнуровок, когда женщина знатного происхождения могла глубоко вдохнуть только поздним вечером, в собственной спальне, и то не всегда.
— О, тому есть причины. Родители погибли рано, и воспитанием моим занималась леди Милдред. И, увы, тогда она уже была серьёзно больна и вскоре покинула меня. За несколько лет я потеряла всех своих близких…
— …а ещё вы взвалили на себя уйму дел, которые любая великосветская лентяйка с радостью передала бы управляющему, — пугающе ласково прервал меня Эллис, напомнив на мгновение дядю Клэра. — Но я-то думал, что те годы тяжёлой работы повредили вашему здоровью, а не уму. Ошибся, видимо.
Будь мы наедине, я бы даже не заметила ядовитого укола, потому что тревога в глазах детектива ясно говорила: он беспокоится обо мне. Но чтобы кто-то отчитывал меня, словно нерадивую служанку, в присутствии посторонних! Кровь Валтеров, ледяная, как гнев, ударила в голову и затуманила взор:
— Объяснитесь, пожалуйста — если вы способны говорить ясно, а не только язвить протянутую руку, как… как… как обезумевший скорпион!
— О, в ход пошла высокая поэзия, — скептически откликнулся Эллис. — Хотя вы правы, не мне упрекать вас — ведь я был тем, кто разбудил ваше любопытство пару лет назад, с меня и спрос. Правда, я никак не мог знать заранее, что в вас дремлет такой неукротимый дух. И что найдутся люди, способные этим воспользоваться в корыстных целях… Я о тебе говорю! — обернулся он к Роджеру, и взгляд его стал сердитым по-настоящему.
На смуглом лице Паолы застыло выражение сдержанного интереса — так, словно она разговаривала с почтенным, но не слишком приятным собеседником, к которому все её душевные качества призывали относиться с уважением. А вот мисс Грунинг совершенно не держала себя в руках: она дико озиралась, переводя взгляд с Эллиса на Роджера, с искорёженной розы — на меня, и лицо у неё сделалось такое, точно она с удовольствием разбила бы злосчастный горшок о мою голову.