Севка навертывал колпачок, и в его душе зрела ненависть к старому «Дельфину», к этой ни на что не пригодной посудине. Он никогда не подозревал, что куча грохочущего железного лома способна внушить столько отвращения и ужаса. Его бросило в дрожь от постоянного рева голодающего металла, который требовал: «масла, масла, еще масла!» И он забивал тавотом скользкие глотки, из конца в конец метался со своей масленкой. Это напоминало кормление хищников в клетке: одно неловкое движение — и руки по локоть как не бывало. Здесь каждый шкив, каждый эксцентрик таили в себе скрытую опасность.
От жары и спертого воздуха — вентилятор не успевал отсасывать его — Севку слегка поташнивало. Все это казалось несправедливым. Почему такой тип, как Федька Шустрый, может работать там, наверху, где пахнет морем и чистотой, а он… Теперь Севка окончательно понял, что ему не повезло. Выбран слишком трудный путь к цели. В конце концов все могло устроиться иначе.
С вахты Севка сменился в восемь утра. На палубе его встретило солнце и веселый рев динамика, укрепленного где-то высоко под реей. Оттуда неслись звуки бразильской самбы. Это Федя Шустрый прокручивал долгоиграющие пластинки.
Ночью прошли Керченский пролив, и берега сейчас выглядели совсем по-иному. Контраст был настолько разителен, что создавалось впечатление, будто эти два моря — Азовское и Черное — разделял не узкий пролив, а весь простор мирового океана. Крутые изломы скал, квадраты виноградников и смутно зеленеющие на юго-востоке горы. Вода была густо-синей, как чернила для вечной ручки. Даже прозрачные пласты, отсекаемые штевнем, просвечивали льдистой голубизной. Где-то на горизонте возникли призрачные очертания огромного теплохода. Он шел из Крыма, держа курс на Новороссийск.
— «Россия», — кивнул Федя, выходя из радиорубки. Он протянул Севке измятую пачку «Джебеля» и улыбнулся каким-то своим мыслям. — Придет в порт часа на три раньше нас…
— Что и толковать, рядом с ним видок у нас жалкий. Ход скоростной медузы.
— Тише едешь — больше командировочных, — неопределенно заметил Федя.
С юта в сопровождении боцмана приближался капитан. Он тыкал во что-то толстым волосатым пальцем и недовольно морщился. Даже блистательное утро, видимо, не влияло на его настроение.
Капитан «Дельфина» Григорий Иванович Гренкин, по предположению Севки, был ровесником фультонов-ского «Клермонта» и, надо думать, еще застал лучшие дни парусного флота. Старику бы давно на пенсию, но Гренкин терпеливо ждал, когда его пароходик дослужит свой век, пойдет на слом. Трудно было представить, что кто-то другой займет место на мостике, который он прошаркал собственными ногами.