Либ сжала губы, чтобы ребенок продолжал говорить.
– Потом в миссии… – Анна горестно всхлипнула. – Бельгийский священник сказал в проповеди, что брат с сестрой – это смертный грех, второй по тяжести прегрешения из шести видов похоти. Бедный Пэт не знал этого!
О, бедный Пэт прекрасно знал, как сплести блестящую паутину вокруг того, что он ночь за ночью делал с младшей сестрой!
– Он умер так быстро, – рыдала девочка, – и не успел исповедаться. Может быть, он попал прямо в ад. – Мокрые глаза в свете лампы казались зеленоватыми. Она говорила, всхлипывая. – В аду пламя не для очищения, от него очень больно, и этому нет конца.
– Анна… – Либ не в силах была слушать дальше.
– Не знаю, как его вызволить, но я должна попытаться. Уж конечно, Господь сумеет вырвать его…
– Анна! Ты не сделала ничего плохого.
– Сделала.
– Ты не знала, – настаивала Либ. – Это зло причинил тебе брат.
– Я тоже любила его двойной любовью, – покачала головой Анна.
Либ не могла вымолвить ни слова.
– Если Господь поможет, мы скоро будем вместе, но только на этот раз без женитьбы, – сказала Анна. – Просто снова брат и сестра.
– Анна, я этого не вынесу, я…
Либ, скорчившись на краю кровати и ослепнув от слез, не видела ничего вокруг.
– Не плачьте, миссис Либ. – Тонкие руки протянулись к ней, обхватили за голову и прижимали к себе. – Милая миссис Либ.
Чтобы заглушить рыдания, Либ уткнулась лицом в одеяло, чувствуя твердые бугорки коленей. Все перевернулось с ног на голову: ее утешает ребенок, и какой ребенок!
– Не волнуйтесь, все в порядке, – бормотала Анна.
– Нет, не в порядке!
– Все хорошо. Все будет хорошо.
Помоги ей. Либ поймала себя на том, что молится Богу, в которого не верит. Помоги мне. Помоги всем нам.
В ответ она услышала лишь тишину.
Посреди ночи – Либ не могла больше ждать – она ощупью пробралась через кухню, мимо силуэта спящей на лавке горничной. Кожа на щеках Либ оставалась натянутой и соленой от рыданий. Нащупав грубую занавеску, отделявшую закуток, она прошептала:
– Миссис О’Доннелл!
Кто-то зашевелился.
– Что-то с Анной? – хрипло спросила Розалин.
– Нет, она крепко спит. Мне надо с вами поговорить.
– В чем дело?
– Это частный разговор, – сказала Либ. – Пожалуйста.
После долгих часов раздумий она пришла к выводу, что должна выдать секрет Анны. Но только одному человеку – как ни странно, тому, кому доверяла меньше всего, – Розалин О’Доннелл. Либ надеялась, что это откровение может наконец пробудить в Розалин сострадание к несчастной девочке. История была семейная, и мать Пэта и Анны, как никто другой, имела право услышать правду о том, какое зло один из них причинил другому.