Когда они вышли из комнаты, Либ стала прислушиваться к звону монет, падающих в ящик.
Розалин О’Доннелл снимала с крюка над догорающим огнем котелок, стряхивая с крышки золу. Взяв тряпку, она подняла крышку и вынула круглый хлеб с крестом наверху.
Здесь все связано с религией, подумала Либ. К тому же она уразумела, почему вся еда отдавала торфом. Если она останется здесь на все две недели, то поглотит добрую пригоршню болотистой почвы. От одной мысли об этом у нее свело рот.
– Это были последние допущенные посетители, – твердым голосом сказала Либ хозяйке.
Анна, опершись на дверь, смотрела, как группа садится в коляску.
Розалин О’Доннелл, тряхнув юбками, выпрямилась:
– Для ирландцев гостеприимство – священный закон, миссис Райт. Если кто-то постучится в дверь, мы обязаны впустить человека, накормить и дать приют, даже если на полу кухни уже вповалку спят люди. – Широким жестом она словно обняла толпу невидимых гостей.
Гостеприимство, как бы не так!
– Это не значит, что нужно принимать нищих, – заметила Либ.
– Богатый или бедный, мы все равны перед Господом.
Ее благочестивый тон вывел Либ из себя.
– Эти люди – глупцы. Им так не терпится увидеть вашу дочь, которая якобы живет без еды, что они готовы заплатить за эту привилегию.
Анна вращала тауматроп, на него упал свет.
– Что плохого в том, что при виде Анны им хочется сделать пожертвование? – поджав губы, поинтересовалась миссис О’Доннелл.
Девочка подошла к матери и вручила ей подарки. Чтобы отвлечь женщин от спора, подумала Либ.
– Они, конечно, твои, детка, – сказала Розалин.
Анна покачала головой:
– Разве мистер Таддеус не говорил про тот золотой крест, который на днях оставила одна женщина, что его можно продать и собрать хорошую сумму для бедных?
– Но это всего лишь игрушки, – ответила мать. – Ну, перчатки в футляре – их, пожалуй, можно продать… – Она повернула грецкий орех на ладони. – А эту крутящуюся штуку оставь. Ну какой от нее вред? Если только миссис Райт не усмотрит что-нибудь.
Либ придержала язык.
Она вошла в спальню перед Анной и опять обследовала все поверхности – пол, шкатулку с сокровищами, комод, постель.
– Вы сердитесь? – спросила Анна, крутя в пальцах тауматроп.
– Из-за игрушки? Нет-нет.
Все-таки что за ребенок, несмотря на все туманные стороны ее положения!
– Тогда из-за посетителей?
– Пожалуй. В душе они не пекутся о твоем благополучии.
В кухне прозвенел колокольчик, и Анна снова опустилась на колени. Неудивительно, что голени девочки в синяках. Шли минуты, и комнату заполняли молитвы «Ангелуса». Словно тебя заперли в монастыре, подумала Либ.