То есть люди рабочие чувствовали при нем себя оскорбленными и униженными. Еще бы: после временного изобилия середины 50-х получить в результате хлеб из кукурузной муки, черствеющий прямо у тебя на глазах.
Чувствовала себя оскорбленной и художественная интеллигенция. Действительно, человек, открыто разоблачивший культ Сталина и подаривший людям надежду на переоценку культурных и социальных ценностей, устраивает настоящую «охоту на ведьм» в лице художников-абстракционистов и им сочувствующих.
Чем-то мне Никита Сергеевич напоминает нынешнего белорусского батьку А. Лукашенко. Тот так же способен сорвать в запале с ноги ботинок и грохнуть им о трибуну на Генассамблее ООН. Не говорю, что это хорошо, но это говорит о характере. Лучший памятник Никите Сергеевичу (и кстати, единственный уцелевший) – это его надгробие на Новодевичьем кладбище работы Эрнста Неизвестного. Левая половина – белый мрамор, правая половина – черный. Два начала – божеское и дьявольское без всякой золотой середины.
«Выбор катастроф» А. Азимова
Прихожу я к своему приятелю Рукавицыну, захожу в квартиру и ужасаюсь. Стены голые, вокруг запустение, даже комнатное растение кактус, предмет гордости и любви хозяина, стоит грустное в горшочке на подоконнике с облетевшими от грусти иголками. Сам хозяин сидит на кухне, и лицо у него не веселее кактуса. Я спрашиваю:
– Рукавицын, ты болен?
– Я не болен, – отвечает приятель, вынимает из-под чайника книжку и со вздохом передает мне.
– Айзек Азимов. – Я пожимаю плечами. – Ну, про роботов, нашел о чем горевать.
– Про каких таких, к черту, роботов! Про бессмысленность нашей жизни.
И, загибая на руках пальцы, Рукавицын начинает перечислять все беды, которые неминуемо обрушатся на голову человечества и истребят его скоро к едрене-фене.
Пальцев на руках не хватило, потому как бед оказалось ровным счетом пятнадцать – от гибели Вселенной до тотального мирового голода как следствия перенаселенности планеты.
– Так что работай не работай, поливай кактус не поливай, все одно – хана, – сказал Рукавицын и задумчиво посмотрел на меня. – Слушай, – он почесал в затылке, – а ведь это хороший повод устроить небольшие поминки. По человечеству. Ты как – за?
В глазах его запрыгали огоньки. Я понял, что на ближайшее время гибель человечества отменяется, и полез в карман за бумажником.