- Вик… Тебе ничего не будет, ты дочь мента… Ты же меня любишь? Я знаю… Хочешь меня спасти?
Я готова была отдать за него свою жизнь. Он и правда успел меня поцеловать, и я растаяла.
Но над ухом проорали:
- Отойди от нее! Руки за голову! Лицом к стене!
Бесцеремонно прижав к стене, оперативник бесстыдно облапал меня, обыскивая. Потом вытащил из моего заднего кармана несколько маленьких пакетиков и радостно выкрикнул:
- Есть! Давай понятых!
Дальше я ничего не понимала. Только помнила холодный металл наручников на запястьях, вонь милицейского уазика с зарешеченными окошками и невыносимый ужас, когда меня втолкнули в крошечную комнатку с простым железным столом и прибитым к полу стулом.
Люди в штатском задавали какие-то вопросы, а я только смотрела широко открытыми от шока глазами и молчала.
Потом пришел отец. Выгнал всех из допросной. Закрыл дверь на ключ. Подошел и залепил мне пощечину, от которой у меня помутилось в глазах.
- Кто тебе подсунул это дерьмо? – прорычал он, белый от ярости, мне в лицо.
Я молчала, как партизанка на допросе. Поцелуй Лекса еще горел на губах, а его шепот «Хочешь меня спасти?» звучал в ушах.
- Дура, ты не понимаешь, что они подставили не тебя? Меня! – отец снова ударил меня по лицу, и рот наполнился противным соленым вкусом крови.
Захлопала глазами. Я спасала свою любовь! При чем тут мой отец?
Отец прошелся по комнате, пытаясь взять себя в руки. Присел передо мной на краешек стола и сжал в ладонях лицо, заставляя посмотреть прямо ему в глаза.
- Послушай, - тихо сказал он и меня приморозил ужас от этого спокойствия. – Ты, конечно, не сядешь. Я не могу этого позволить. Но ты должна сказать, кто этот ублюдок, что сунул тебе дурь. Слышишь? Ты понимаешь, что он тебя банально использовал? Сбросил наркоту, а сам в кусты.
Я не понимала. Не хотела понимать. Это не могло быть правдой. Лекс… Он не мог… не мог так со мной поступить. Не мог…
Отчаянно разревелась. Конечно, мог. Отец был прав. Осознание своей глупости окатило меня будто ледяной водой.
- Лекс. Алексей Литвинов.
- Вот и умница, – отец погладил меня по щеке. Я вздрогнула от этой непривычной ласки.
Лекса осудили на два года условно. А я потеряла сразу и подругу, и первую любовь. В их глазах я теперь была ментовской крысой. Отец организовал все так, что в суд меня не вызывали. Но я и так знала – никогда не смогу посмотреть в глаза ни Елке, ни Лексу. Обиды на него у меня не было. Только чувство вины за то, что сдала его. Не смогла спасти.
В школу я больше не вернулась. Мама, наверное, впервые настояла на своем, а отец впервые ее послушал. Экзамены за десятый класс я сдала экстерном.