— Знаешь, кое в чём я даже готов с тобой согласиться, — подумав, сказал он Ае с набитым ртом. — Но ты и сама знаешь, что энергия, которая течёт сквозь каждого из них, течёт свободно и правильно. И одному Богу известно, почему каждый несчастный, как правило, считает, что течёт она либо не совсем та, либо не совсем так.
— Но ведь если несчастный несчастен, значит, и вправду, либо не та, либо не так, — хмыкнул в прихожей Бенжи. Он отклеил от стены пальцы, сел, вытянув ноги, в коридоре у входа, совсем как когда-то у шлюза на Альфе, и закрыл глаза.
Морф внимательно посмотрел сперва на Аю, потом — на затихшего Бенжи.
— Ты счастлив?
— Сейчас — да, — ни секунды не сомневаясь, ответил андроид, не открывая глаз.
Мальчик был неотличим от человека: худенький, невысокий, синеглазый, сам едва ли старше доверенных ей детей.
— Дети должны поесть, — растерянно сказала она.
— Совместим? — предложил морф. — Настоящая няня должна уметь всё.
Он спрыгнул со стола, и пространство за ним дрогнуло, вспучиваясь на столах тарелками с запеканкой.
— Кто хочет сказку?
— Я! Я! Я! Я! — заволновалась группа.
— Тогда полдник.
— Жил-был город, — сказал он спустя минуту рассаженным за обеденные столы детям. — Он был очень большой, очень-очень большой, сложный и ужасно старый, такой старый, что не помнил не только своего рождения, но и своего детства.
Морф двинул пальцами, и на месте стены с аппликациями медленно всплыла объёмная панорама ночного мегаполиса.
— Сколько он себя помнил, город, в нём всё время что-то куда-то бежало. Равномернее всех бегали электрички метро: они так слаженно сменяли друг друга утром и вечером, что городу казалось, будто бы они вообще никогда не устают, хотя это, конечно же, было совсем не так. А ещё по утрам в городе просыпались люди. Кто-нибудь знает, кто такие люди?
Мальчик прищурился и многозначительно оглядел притихшую группу.
Нет, зачарованно закачала головками группа.
— Ага! — заговорщицки прошептал он, подбирая фокус.
Панорама на стене поехала, укрупняясь, пока на переднем плане не показался летящий вдоль Симферопольского шоссе в сторону космодрома Остафьево старенький флаер, в истрёпанной кабине которого устало и беззвучно ругались мужчина и женщина.
Потом изображение сместилось чуть левее и выдало закреплённое на заднем сиденье цветное детское кресло с нарисованными гномиками и сидящего в нём малыша.
— Так вот, — продолжал морф. — Люди, как и электрички метро, ворошились в городе круглосуточно, и иногда городу даже казалось, что случись когда-нибудь так, что все люди исчезнут, и сам он тоже исчезнет.