Однако, начиная с пяти лет, в полной мере ощутила всю свою никчемность, а если бы могла тогда постигнуть истинную суть такой жизни — постигла бы. Да вот только не могла я, потому как еще «под стол пешком ходила».
И не было у меня, как принято считать, раннего взросления из-за тяжелой судьбинушки. Все пришло с годами. Однако всю гадость сиротской жизни ощутить пришлось как раз-таки после того, как меня удочерили.
Вот тут-то, в американском колледже, мне и объяснили: кто я и как со мной следует обращаться. Так что, в целом, получала по морде я уже не в первый раз.
А что касается вот таких упырей, как Кавьяр… Так его просто необходимо всех денег и связей лишить, вот тогда и поймет, каково это — над людьми невинными издеваться.
— Думаю, мне не следует высказывать свою точку зрения, — заключила я вслух. — Мне твои намерения ясны. Изобьешь меня снова, да?
Кавьяр отодвинулся и, будто размышляя над моими словами, скрестил руки на груди.
— Я передумал.
Отлично, очень интригующе, придурок. Прямо за душу взяло.
— По поводу?
— По поводу наказания.
Руки мгновенно похолодели, потому что вся кровь ударила в голову.
— Хочу минет.
И тут же кровообращение подвело еще раз, заставив покраснеть до невозможности сильно.
— Не надо… — это все, на что я была способна.
— Серьезно? — изогнул бровь, насмехаясь, и уже серьезным тоном. — Сюда иди.
Как будто далеко стою. Всего-то пара метров отделяет от ублюдка.
— Летти, — угроза в глазах. — Подойди.
Шаг вперед дался с невероятной тяжестью, словно к ногам гири привязали.
— На колени.
Затрясла головой так, будто мозги собиралась взболтать.
— Живо!
Дернулась в сторону, но мгновенно была схвачена стальными лапищами грека и в принудительном порядке поставлена на колени. Уткнувшись взглядом в выпуклость на брюках Кавьяра, я упрямо боролась с приступами паники, смешанной с тошнотой. Что угодно сделала бы, но только не это…
— Пожалуйста… — взмолилась, пытаясь встать.
Однако Клио быстро расстегнул ширинку и, схватив меня за волосы, заставил посмотреть ему в глаза.
Более унизительной позы быть не могло. Вот она картина, написанная Кавьяром: «Я и моя шлюха-наложница». Он торжествовал, потому что видел, в каком я ужасе и смятении. И ничего невозможно было сделать.
Просто заставил разжать зубы и сунул член мне в рот. Сам руководил, догадавшись, что оральные ласки — не мой конек. Да и вообще, секс с извращениями, в целом, не мое.
Хотя я и понимала, что минет — это не смертельно. Но тошнотворное чувство собственного бессилия сводило с ума. А грек наслаждался и дышал отрывисто, тяжело. Я мечтала только поскорее это закончить, но Кавьяр то ускорялся, то замедлял движения, будто нарочно оттягивая момент. Возникло непреодолимое желание укусить его за самое чувствительное место, но как только напряглась, приготовившись и абсолютно не думая о последствиях, грек сделал последний толчок, и я, испугавшись, что он кончит мне прямо в рот, шарахнулась в сторону.