И все же нашелся, твердой рукой оторвал Таню от подушки и прижал к себе, она даже не сопротивлялась, припала, схватилась за его рубашку, словно боялась, что передумает и отпустит. Плакала Татьяна не долго, но надрывно, оторвалась сама, когда опустошилась. Тогда села на диван удобнее, поджала ноги, обхватила колени руками и громко вздохнула.
— Успокоилась? — спросил Лёня.
— Угу, может, еще два дня пореву, — хрипло ответила, глуповато усмехнувшись. Потом отвела от лица выбившиеся из хвоста прядки, заправила их за уши и медленно дрожаще вздохнула, — вот так… — неопределенно подвела итог и вытерла мокрые щеки.
— Чай сделать? — спросил Лёня, уже напрягаясь, чтобы подняться с дивана.
— Сделай, — кивнула согласно, и Вуич порывисто вскочил с места. — И Лёня… — позвала, он приостановился, и Таня сказала, покривившись: — Сними эту рубашку…
На Вуиче были черные джинсы и черная рубашка, очень уместные для их утренней поездки, но теперь захотелось, чтобы он снял с себя эту черноту. Лёня и снял, у Тани в шкафу лежала пара его футболок. Он надел красную. Лёнька не стеснялся ярких цветов, как некоторые мужчины, не старался надеть что‑то серое и практичное. Ей это в нем нравилось. В жизни и так много серости, чего уж лишний раз ее на себя напяливать. Сама тоже старалась покупать вещи поярче, тем более сочные чистые цвета ей очень шли.
Холодными негнущимися пальцами Таня сжала чашку с черным чаем. Нужно что‑то говорить, только не молчать. Почему‑то именно сегодня ужасно боялась тишины, сегодня она какая‑то неловкая.
— Лёня, а почему ты с родителями не уехал в Германию?
Знала, что мать Леонида чистокровная немка, и его родители в девяностых эмигрировали.
— Зачем, — легко пожал он крупными плечами, — буржуям кусты подстригать? Меня и тут неплохо кормят. Я тогда уже с Шауром вляпался по самое не могу, куда уезжать.
— Да уж… Наш Шаур кого угодно сбаламутит.
— Да прям, я и сам рад стараться.
Родители его засобирались заграницу аккурат, когда сын из армии вернулся. Пока документы оформили, пока вызов ждали. Но Лёня отказался уезжать из России. Долго уговаривали единственного сына, долго спорили, но он ни в какую. У него к тому времени свои желания сформировались, свои вполне определенные цели, бросать все и ехать в неизвестность посчитал высшей глупостью. И до сих пор ни разу не пожалел о своем решении. Все у него в жизни сложилось. Все получилось. Почти.
— Ты говоришь по — немецки?
— Бегло. Моя мать учитель немецкого, сама понимаешь, выхода у меня не было, — усмехаясь, развел руками. — Теперь езжу к ним в отпуск, тренируюсь.