***
Они собрались.
Мужи, понукаемые ниспосланным свыше.
Вдохновением.
Божественным прозрением.
Никейский Сход.
И Учитель незримо сидел меж них.
Верных последователей.
Истинных детей.
Вдохновлял.
Наставлял.
И был установлен первый догмат.
Летопись Исхода
Глава 2. часть 4.
Они засели в каюте Никия, худосочного, как его друг Сонаролла, от которого Никий Гвана – за глаза и в лицо называемый королем моды – имеет радующие глаз серые ткани, из которых шьет, поражающие разнообразием, серые робы.
Никий Гвана – отнюдь не старый старшина портняжего цеха, получивший эту должность в наследство от отца и за красивые глазки.
Никий Гвана – худой рыцарь, юный патриарх, король штанов и кофточек, повелитель маек и трусов, законодатель мод отороченных рюшиками чепчиков и вечно мокрых пеленок.
Они собрались в каюте Никия, и было их число – тридцать. Плюс – минус. То один, то другой из заседающих выходил глотнуть свежего воздуха и новых идей в шумный коридор.
Три десятка озабоченных проблемой мужей разной степени увядания. Женщинам нет места в мужских играх, у женщин свои игры – дети, семья. У мужчин – интересы общества, которые часто идут в разрез с интересами женщин, детей и семьи.
- Мы шобрались, шоб положить конец шпорам, - шамкал старик Линкольн, и жидкая седая борода важно качалась в такт мудрым словам архивариуса. – Рашкол недопуштим. Волнения охватывают шектора.
Красные делегаты кивали, и пот капал с сосредоточенных лиц.
- Человек, или Человеко-Бог, - узкая ладонь рубанула густой воздух. Поликарп Миллгейт незадолго до речи посещал коридор и выглядел менее раскаленным.
- Раз и навсегда, - горячая ладонь снова вошла в масло застоявшейся атмосферы.
- Бог!
- Человек!
- Человеко-Бог!
Лампы скромно блекнут в сиянии яростных глаз.
- Человек, только человек, он сам сказал, - срывается на визг Фридрих Знанский.
Писк цирюльника Знанского тонет в рокоте текстильщиков и портных.
- Человек, озаренный божественной мудростью, что уже не делает его человеком, - бас Энтони Левицкого легко заглушает нестройное блеяние химиков и поваров.
- Моя миссия в этом мире закончена. В этом мире – его слова. Он перенесся в иной, божественный мир! – внес свою лепту хозяин помещения.
- Верно!
- Правду говорит!
Роскошные волосы Гваны – единственная свежая деталь в комнате – важно колышатся, принимая поздравления.
- Волнения, распри охватывают сектора. Не для себя, для дела, общего дела, мы положим конец распрям. Здесь и сейчас, не для себя, для них, голосуем!
Худая рука Александра Сонароллы первой тянется к благоразумно тусклым лампам. Могучей порослью, густой воздух взъерошивает десяток рук, два десятка.