Всё упомянутое плюс другие факторы, которые здесь опускаю, рождает самое опасное препятствие, смертельную опасность, воздвигает стену, которую перестройка должна пробить, чтобы не пропасть безвозвратно, – общественную апатию, пассивное недоверие.
Об этом знают реформаторы, которые привели в действие механизмы пропаганды, и публицисты, стремящиеся гранатами слов взорвать затвердевшую коросту безверия, сковавшую общественное сознание. Деятелям перестройки это, безусловно, ясно, в доказательство чего здесь можно привести целые страницы цитат. Но эта ясность не уменьшает нависшей угрозы: или народ, вспомним Пушкина, перестанет безмолвствовать, или…
Тем временем этот несколько условный народ, если уж начинает высказываться, то чаще в духе старого, а не нового времени. Таковы последствия внедрения первых механизмов демократии. В редакции посыпались письма, большинство из которых выражает недоверие, тоску по минувшему, неосталинистские настроения, протесты в отношении политики либерализации, требования правительства сильной руки и т.п. Редакции, особенно относящиеся к авангарду перестройки, прибегают к классическим манипуляциям, комбинируя публикуемую корреспонденцию таким образом, чтобы голоса прореформаторского меньшинства звучали громче. С помощью такого приема – как известно, довольно старого – формируются желаемые мнения. Этой же цели служат оптимистические, «на вырост» заверения, что перестройка углубляется и расширяется, что массы ее сторонников растут, сметая преграды на пути к будущему, и т.д. Понимаю, грустновато улыбаюсь и – не брошу в них камнем, ведь это манипуляции во имя доброго дела.
Доводилось слышать также, что в нерусских республиках – по крайней мере, некоторых – царит убеждение, что перестройка – внутреннее дело русских. Это тоже укрепляет настроения апатии.
К лагерю противников относятся и не слишком многочисленные, но зато шумные объединения ультранационалистического и неоимперского толка (группа «Память» и родственные ей). В демократии они видят угрозу для своих автократических, имперско-сталинских идеалов, причем как в будущем, так и – если можно так выразиться – в прошлом, поскольку последнее рисуется ими с вневременным самодержавным профилем. У них есть своя стратегия, действуют они в центре и далеко от Москвы (в последнее время активизировались, например, в Свердловске), ищут себе союзников. Нечего обманываться – мы еще о них услышим.
Я уже говорил, что лучшая часть творческой и научной интеллигенции, естественно, з а. Соответственно против – все те, кому вчерашняя ситуация гарантировала доступ к благам избранных, несмотря на низкую (а то и вовсе отсутствующую) квалификацию, образованность, талантливость. К сожалению, и эти последние представляют собой статистическое большинство и процедуру демократических выборов они используют, как правило, в своих эгоистических целях. Здесь пора повиниться – год назад я написал, что перестройка явно затронула Союз Писателей. Увы, не затронула: кроме нескольких отдельных участков это попрежнему могучий бастион консерватизма, в котором тон задают писатели столь же посредственные, сколь и услужливые. Действия, принятые мною всерьез, оказались тактическими приемами или продемонстрировали свою неэффективность. Подобным образом дело обстоит в Союзе Художников, гораздо радикальнее выглядят кинематографисты и недавно объединенные в самостоятельную организацию работники театра, хотя те и другие сетуют, что будни революции много труднее, чем сам переворот. Подозрительно активны и сверх всякой меры эксплуатируются в новой прессе одни и те же ученые, особенно историки и экономисты, имена которых слышишь постоянно. Не отрицаю их значения, но за их громкими голосами мне слышится глухое и неприязненное молчание огромных масс их коллег.