Поцелуй на морозе (Дравич) - страница 34
– Анджей, ведь это Оруэлл! Славянский Оруэлл, правда?
…«Горький» внезапно издал могучий рык, словно сбрасывающий скоростьреактивный самолет, потом заревел более низким тоном, задрожал и сбавил ход. Пьяная орава притихла, давая слышать мерный шум волн, брызнул короткий обильный ливень, затем выглянуло рыжее заходящее солнце. То, что казалось бесконечным полетом в неведомом пространстве, на деле давно уже было возвращением в исходный пункт путешествия – и мы ошвартовались у пристани в Химках. Наш прогулочный рейс завершился.
Мокрая палуба дрожала, как загнанный зверь. Пьяные, что-то бормоча под нос, цеплялись друг за друга на скользком трапе. Самых важных поджидали неподалеку черные машины. У трапа улыбающийся Корней Чуковский вручал сходящим с корабля дамам по цветочку: оказалось, что в портфеле он вез целый букет. «Иосифа Сталина» уже куда-то отогнали, должно быть, на запасной путь. Зато под вонзившимся в небо шпилем сверкала вымытая дождем лестница, на которой Любовь Орлова пела – в не слишком веселом 1938 году, когда Григорий Александров снимал свою комедию – о Волге, которая неузнаваемо преобразилась, будучи «сталинским солнцем согрета».
Я еще вернусь сюда, в Химки, шестью годами позднее и по очень важному для меня поводу.
Другим эпилогом урока было выступление Студенческого Театра Сатириков в том же Союзе Писателей, но уже в большом зале, где нынче ресторан, несколькими днями спустя. СТС самостоятельно в Москве представлений не давал, но участвовал в сборных концертах-спектаклях польской делегации. На этот раз, однако, ему предоставили целый вечер. Это соответствовало общей подмороженной атмосфере и недавней баталии в ЦДЛ как кулак носу. Не знаю, как до этого дошло. Но дошло.
Зал был набит представителями писательской братии «со чады и домочадцы» и их знакомыми. Пришла масса народу, от которой веяло теплотой и сердечностью. Выглядело так, будто все знали о нашей схватке с бонзами и решили душевно компенсировать это неприятное событие. Жадно и чутко они вылавливали намеки и иронический подтекст в наших скетчах, которые годом раньше разогревали публику варшавского Политехнического института во время октябрьского митинга-гиганта. Бурно аплодировали «Слепцам», где двое незрячих, на ощупь отыскивая дорогу, пытались вести друг друга, препираясь между собой, кто лучше знает верный путь, – и знаменитому «Шарлатану» Анджея Ярецкого, пожалуй, самому классическому эстеэсовскому мини-представлению, дававшему метафорическую вивисекцию оппортунизма. Не пропадала ни одна аллюзия, ни одна существенная смысловая деталь. Я переводил ударные места, пользуясь своим далеко не безупречным русским, но решающее значение имели не мои бездарные комментарии, а общее сильное стремление понять и поддержать наш критический запал. И еще – простое человеческое желание: