.
В первый раз, когда мы встретились, она предложила мне попробовать метод, при помощи которого я вспомнила бы все. Я ей доверяю, но не могу этого сделать. Не знаю, что было реально, а что нет.
— Ты знаешь свое имя, — сказала мне Энн.
Холли Грейс Фишер.
— Ты знаешь, что жива, — продолжала она.
Киваю головой в ответ.
Не знаю, была ли я на самом деле жива. Что делать, если я застряла в каком-то чистилище за грехи, которые, возможно, и не совершала?
Но я добилась прогресса. Не знаю, почему я выжила и что пережила, но биение моего сердца подтверждает, что я здесь. Живая.
Однако есть кое-что, в чем я никому не признаюсь: не уверена, что хочу быть живой.
— Тебе все еще больно? — спрашивает Энн.
— Немного, но становится лучше, — я не помню, как раньше говорила, но, когда проснулась, мой голос приобрел тон, лишенный каких-либо эмоций. Надеюсь, что когда-то в моей жизни голос звучал с беззаботной невинностью.
— Хорошо, — она не поднимает глаз от тетради, в которой что-то пишет.
Я хочу отобрать ее у Энн, чтобы увидеть, что она обо мне написала. В основном мне нужен ответ на самый главный вопрос, не дающий уснуть. Меня возможно излечить?
— Сегодня опять приходила полиция, — выпалила я.
— Ох.
Энн продолжает писать, и у меня возникает невыносимое желание вырвать ручку из ее рук.
— Да, они думают, что они нашли парня, который сделал это со мной.
Это привлекает ее внимание, и я чувствую себя виноватой за свою ложь.
— Честно говоря, нет, — качаю головой, не в силах скрыть улыбку, появившуюся на губах.
— Вы хотите, чтобы они это сделали? — спрашивает Энн, глядя мне прямо в глаза.
Не уверена, знает ли она, насколько пугающий у нее взгляд, но я не дрогнула. Я бы ответила ей тем же, если бы грудную клетку не сдавливала боль. Когда она, наконец, посмотрела в сторону, я издала едва слышный вздох.
Хочу ли я этого? Вроде глупый вопрос, но правда в том, что меня это не волнует.
Помню только отрывки, которые я могла или не могла сложить в одну картинку. Единственное, что я точно знаю, — это он. Это же он? Должно быть, он держал меня в темноте, потому что она пугает меня. Этот парализующий ужас, оставивший меня без сил и способности пошевелить хоть одной конечностью.
И мне не нравится то, что сейчас происходит. Мне нужна свобода, чтобы двигаться без каких-либо ограничений или давления. На самом деле, я почти сошла с ума, когда медсестра впервые помогла мне встать и пойти. Умом я понимала, что она помогает мне оставаться в вертикальном положении, но я не могла справиться с сильным прикосновением ее рук, поддерживающих мою спину.