— Ирка, надо рисковать. Точно тебе говорю: надо. Жизнь – тот еще риск. И в шампанском в итоге купаются кто? Смелые.
Слишком много всего сказано. Услышано. Принято к сведению. Нужно взломать рамки этого раболепства перед светским обществом. Сломать себя, по косточке, пошагово, но сломать. За окном клочья перистых облаков наперегонки носились по небу. Такие же сновали сейчас по темному простору души Вересовой.
Это вопрос отношения. Либо видеть дождь, либо радугу…
***
Волков пинал дома балду, выражаясь образно. Он ненавидел выходные. Теперь. Дни, бывшие раньше днями отдыха от тяжелых трудовых будней, стали днями инерции и ничегонеделания.
Скоро новогодние праздники, а значит – куча выходных в спортивной школе. Другой работы нет, и, видимо, благодаря Вересовой-старшей, и не будет. Семейка эта… Угораздило же его вообще так вляпаться!
Это все неудачное или, иными словами, судьбоносное стечение обстоятельств. Простой он тогда, когда ехал в первый раз на собеседование, чуть дольше в пробке, Иру бы уже отвезла домой сестра. Они бы не встретились. Он бы все так же опоздал на встречу, но хотя бы не началась эта заведомо провальная история «любви». Вся наша жизнь состоит из маленьких шагов, ходов домино, так что мы никогда не знаем, что нам готовит судьба. Переставь фишки — и твоя судьба накренится, точно корабль в шторм, возьмет новый курс. Или все же наша судьба — это плод только наших решений и ошибок?..
Позвонили в дверь. Вялости Волкова дали пинка под зад, и он побрел открывать. Что там на этот раз: картошку продают или проповедуют новую религию?
— Привет, — тихо поздоровалась Ирина, неспокойно переминаясь с ноги на ногу. — Можно войти?
— Конечно.
Он пропустил ее и, закрыв дверь, пошел следом в комнату. Что-то в образе роковой красотки было сегодня не так. Будто бы сделали копию с шикарной Ирины Вересовой и раскрасили ее в черно-белые тона, смахнув легким движением руки пафос и спесь.
— Ты странно выглядишь. Не могу только понять, что не так, — задумчиво произнес Иван, всерьез взявшись за эту головоломку.
— На мне нет блузки за тридцать тысяч, только румяна за пять, — деланно равнодушно пожала плечами она. — Хуже выгляжу без дорогих тряпок, да?
Она старалась говорить естественно, полушутя, словно ей все равно, что он скажет, она и так самодостаточна в своем мнении о себе. Но его не проведешь. Он видел душевные метания, страх, боязнь быть «голым королем», когда карты открыты и не спрячешься за лоском и фальшивым блеском ценников и брендов.
— Наконец-то ты поняла, что это всего лишь тряпки, — ответил Волков и откинулся головой на диван, разглядывая девушку из-под полуопущенных век. — И цена не имеет значения. Люди возводят вещи в культ, приносят им жертвы, как богам. Еда, одежда, устройства — все это стало нашей новой языческой верой.