Воздух сразу прогрелся. Игнат задержал дыхание и зажмурился, чувствуя, как забытый страх смыкается над его головой, будто толща воды. И тогда рядом прозвучал обычный, человеческий и вполне реальный голос:
– Игнашка! Ты ли это, щучий сын?
Игнат удивленно распахнул глаза и жадно глотнул морозного воздуха. Навстречу приближался долговязый мужчина в овчинном тулупе.
– Ну, что рот разинул, дурень этакий? Дядьку Касьяна не признал?
Мужчина улыбался радостной, немного пьяной улыбкой сквозь заросли запущенной бороды. Крупный, покрасневший от мороза нос, разбегающиеся от уголков глаз морщинки и размашистая походка всколыхнули в памяти Игната давно забытые картины.
– Дядя Касьян! – рот Игната разъехался в простодушной улыбке. – А как же не помнить-то? Кто ж меня лесному промыслу обучал да на лыжи ставил?
Поравнявшись с Игнатом, мужчина в охапку сграбастал паренька, захлопал широкими ладонями по плечам.
– Охо-хо! Совсем заматерел! Залохмател-то как! Был-то куренком, на один ноготь положить, другим придавить. Надолго ли к нам?
– Насовсем, дядя Касьян.
Игнат высвободился из медвежьей хватки Касьяна, заморгал слезящимися глазами. Сивушный дух, исходящий от мужчины, валил с ног.
– Неужто совершеннолетний стал? – спросил тот. – Сколько же годков прошло?
– Лет пять, – с улыбкой ответил Игнат. – А вы как поживаете? Все ли в Солони по-прежнему?
– Поживаем мы известно как: ни шатко ни валко, – Касьян махнул рукой в драной рукавице. – Сегодня работа есть, завтра нету. Урожая родится мало, да и зверья в лесах поубавилось. А все после той беды…
Касьян понизил голос и пугливо огляделся по сторонам, словно опасаясь, что его могут подслушать непрошеные свидетели. Но никого рядом не было. Поезд давно покатил дальше, болезненно чихая и выбрасывая в воздух столбы едкого дыма. Платформа была тиха и безлюдна. И ноющее чувство беспокойства снова зашевелилось где-то глубоко в Игнатовой утробе.
– Где ж ты жить будешь? – переменяя тему, заговорил Касьян. – В бабкином доме, что ль?
– В нем, – подтвердил Игнат. – Цел ли?
– Цел, что ему будет. Как бабка Стеша померла, так и пустует, а посторонние к нам не суются. Вымирает деревня-то.
Они снова помолчали. Касьян вздохнул, обдав Игната запахом перегара.
– Да что лясы точить. Поехали, сам посмотришь. Колымага вон моя! – Касьян махнул в сторону стоянки, где стоял побитый, подлатанный, но все еще на ходу, внедорожник. – Думал, куниц или белок настрелять в бывших егерских угодьях. Эх, жизнь…
Он не договорил, покачал косматой головой. Игнат понял, что хотел сказать Касьян: там, где проходит навь, – жизнь умирает.