Несмотря на работающую печку, в кабине было довольно холодно. Игнат поднял ворот парки и глубже надвинул на уши беличью шапку, чтобы не замерзнуть. Пар вырывался изо рта белыми облачками, оседал на стеклах и замерзал на них, образовывая сплетение морозных узоров. Касьян время от времени протирал лобовое стекло, матерился, пересыпал мат прибаутками и байками из деревенской жизни. Игнат узнал, что старый Михей поссорился со своей женой и выгнал ее из дома. Что семнадцатилетний Фимка обрюхатил девчонку в соседнем селе Малые Топи, за что его приходили бить малотопинские мужики. Что работа есть только на лесозаготовках или в карьерах, где добывают уголь и молибден. Все это Игнат слушал, иногда дыша на заиндевевшее стекло и протирая в нем круглые оконца. В них он мог видеть, как по бокам узкоколейки мелькают красноватые стволы сосен, будто облитые кровью, но старательно гнал из головы дурные мысли.
Скоро показались дома – бревенчатые срубы, кажущиеся черными на фоне серого полотна неба. Из печных труб валили дымные клубы, доносилось приглушенное мычание коров.
– Узнаешь родные места? – с ухмылкой спросил Касьян.
Игнат кивнул, хотя деревня показалась ему чужой. То ли за прошедшие годы он успел позабыть облик покинутой Солони, то ли деревня одряхлела, съежилась, и полуразваленные дома, как согбенные годами старухи, вкривь да вкось горбато жались у обочин.
«После сошествия нави, вестимо», – подумал Игнат и прикусил язык, будто боялся, что произнес тревожное слово вслух.
Касьян убавил скорость и, тяжело подпрыгивая на ухабах, повел внедорожник мимо изб. Игнат видел, как на крыльцо одного из домиков вышла пожилая женщина, укутанная шалью. В руках она держала корыто с просом, видно, вышла покормить кур. Касьян приспустил стекло и крикнул:
– Здорово, Матрен! А я Игнашку везу! Бабы-Стешиного внука, помнишь? Тут теперь жить будет!
Баба перехватила корыто одной рукой, другую прижала к груди и заголосила:
– Ах ты, боже мой! Да неужто Игнашку Лесеня? А мы уж думали, вовсе парень пропал! Сгинул! Ах ты…
Ее причитания становились все глуше, пока не превратились в невнятное бормотание, оставшееся далеко позади. Касьян подмигнул пассажиру:
– Видишь? Помнят тебя земляки.
Игнат смущенно улыбнулся, хотя на самом деле волновала его не встреча с селянами и не сплетни, которые, он знал наверняка, будут распускать за его спиной, а один-единственный дом, чья покосившаяся крыша показалась в конце деревенской улицы.
Дом бабушки Стеши. Родной дом его детства.
Правый бок дома был совсем черным, опаленным огнем. Окна, заколоченные досками крест-накрест, почему-то навевали на Игната тревожное и мрачное чувство.