Она поворачивается, но я хватаю её за запястье и притягиваю к кровати, держа её, когда она отбивается и плачет.
- Прости меня, - умоляю я.
- Мне очень жаль, - слова сентиментальным потоком, и вся ненависть, и желчь, просто вырываются из меня, боль покидает мое тело, в то время как мы, вцепившись друг в друга, валяемся на кровати, лицом друг против друга и кажется, что во всем мире нет никого кроме нас.
- Прости меня, - молю я, взяв ее лицо в свои руки, убедившись, что она слышит мои слова.
- Я не могу снова потерять тебя. Я не хочу.
Я чувствую наше тепло, освобождение всего, что я так глубоко прятал, и очищение, которое следует за этим. Я чувствую её запах, запах солнечного света и яблок, тепла и доброжелательности - жизни.
Я вытягиваю ее и сажаю к себе на колени, укачивая ее таким образом, прижимаюсь к шее, чувствую её пульс своими опухшими губами, а также соленый вкус слез.
- Я сломлен, - признаю я.
- Я облажался, Люси, и я, возможно, уже никогда не буду таким как прежде. Что я буду делать? Что я, черт возьми, буду делать?
Она обвивает руками мою шею и смотрит на меня своими зелеными, точно из стекла, глазами, в которые я влюбился, и которые светятся, как никогда до этого. Я обнажен перед ней. Не в смысле того, что голый. Просто совершенно беззащитен.
- Ты не один, - говорит она, и ее слова парят в воздухе. Она все еще крепко держит меня. - Я здесь, и я никуда не уйду, независимо от того, как бы ты не называл меня, независимо от того, сколько подушек или бумаги, ты не бросал бы в меня. Я не оставлю тебя. Ни сейчас, ни когда-либо.
И я чувствую большое облегчение, такую надежду в ее словах, что в первый раз за все время знаю, что все будет хорошо до тех пор, пока она со мной.
Притягиваю её к себе и целую. Другая рука держит её лицо, в этом действие столько отчаяния, что мы можем еле дышать, сумятица жгучих эмоций обволакивает нас в свою собственную сферу. Она тает во мне, наши тела покачиваются, наши языки находят друг и друга и сцепляются, в бесконечном зондировании друг друга.
Мы целовались и раньше, но это совсем другое. Когда мы, наконец, отрываемся друг от друга, я чувствую ее, всю ее - вплоть до кончиков пальцев на ногах. Эта девушка, которая потянула меня в пропасть, а затем вновь возродила, девственница, которая каким-то образом смогла покорить крепость моего сердца.
- Прости меня, - говорю я ей.
- Я был такой мудак.
- Мой мудак.
- Я теперь кто?
Мы оба смеемся над этой шуткой, и напряжение вдруг куда-то исчезает.
Она проводит рукой по моей груди, вытирая слезы со своих глаз.