Он продолжил обыск, но больше ничего интересного не нашел.
А разве обнаруженного было мало? Костя… О нем говорил Гущин, его вспоминали Серебров и сторожа. Он стоял у истоков всего дела…
— Скажите, Гудков, где работал Костя, когда писал вам это письмо? — поинтересовался я уже в прокуратуре.
Гудков сделал вид, что не слышал заданного вопроса.
— Дмитрий Михайлович, — шутливо сказал Каракозов. — Гудков считает этот вопрос наивным и воспринимает его как насмешку над собой, потому и молчит. Если учесть, что раньше они обворовывали гаражи, то ясно, где работал Леднев, попав в лагерь. Можно, конечно, по телетайпу проверить, но мне кажется это излишним.
Гудков, судя по его поведению, понимал, что оказался в нелепом положении: «Как этот проклятый клочок бумаги остался за плинтусом?!» Он не мог простить себе такую неосторожность.
— Ладно, пусть подумает. Он ждет предъявления доказательств, мы их предъявим, — сказал я и написал Каракозову: «Вызови сторожей и шоферов».
Каракозов вышел, а мне захотелось разговорить Гудкова.
— Как человек опытный, обстоятельный, вы не хотите торопитьря. Это ваше дело, но и не запаздывайте особенно. Учтите — Гущин в изоляторе, — сказал я ему.
— Ну и что? — с показным безразличием спросил Гудков.
— Он не только в тюрьме, но и подробно рассказывает о совершенных вместе с вами кражах. Приедет Леднев — тоже расскажет. В письме он уже написал о них.
— Вы сами сказали, что мне надо подумать, так зачем вы меня торопите? — Гудков дал первую трещину. Он начинал понимать не только нелепость, но и безысходность своего положения.
— А что говорит Гущин? — не выдержав, спросил он через некоторое время.
— Говорит, что совершил с вами около двадцати краж после того, как Леднев сгорел на валенках.
— Ничего себе! И откуда набрал столько?..
— Многовато? Ведь это не за один день.
— А если не одни мы?..
— Согласен с вами. Однако другие за свои дела сидят, а Гущин и вы до последнего времени гуляли. Впрочем, будем разбираться. Давайте-ка я возьму у вас отпечатки пальцев…
Бывший завгар подозрительно посмотрел на меня, но я спокойно достал дактилоскопические принадлежности, раскатал на пластинке типографскую краску и, поочередно прижимая к ней пальцы Гудкова, заполнил их отпечатками дактилокарты.
— Дела-а, — вздохнул Гудков, вытирая руки. — Неужели опозорились, как пацаны?
— Проверим, — ответил я. — А сейчас попробуем предъявить вас на опознание некоторым свидетелям.
— Зачем эта канитель? — недовольно спросил Гудков. — Давайте так договоримся, гражданин следователь: сделайте мне очную ставку с Гущиным, может, этого будет достаточно…